Я бросилась к мастеру, и он вздрогнул от моих прикосновений. Художник поднял на меня голову, и я увидела, что вместо зрачков у него просто белая прозрачная бездна. Я в ужасе отпрянула от него.
– Он вас не видит, – ледяным голосом пояснила дама.
– Как? Как же так? – оглянулась я на нее. – Но он рисует!
Мадам тяжело взглянула на меня, пристально рассматривая, и вновь заговорила:
– Не знаю, поймете ли вы, мадам, мало кто верит. Но мой сын не видит людей и предметы, не слышит звуки обычной жизни. Они называют его слепым и глухим, – она брезгливо ухмыльнулась.– Но он слышит звуки музыки и звезд … Он видит цвета всего живого и рисует красками, что я делаю сама. Из натуральных материалов. Вряд ли вы поймете, никто не понимает…
Я смотрела на картину, на художника, словно спящего на стуле, и ответила женщине:
– Я, кажется, понимаю… Однажды я видела музыку. И когда я вижу настоящее произведение искусства, я могу смотреть на него с закрытыми глазами. Я вижу его свет, потоки вибраций, исходящие от него. Они очень слабые, и я быстро их теряю… Но в такие редкие моменты я чувствую, как крылья ангела касаются меня, словно сам Бог шепчет что-то очень важное мне в душу… Но я не слышу его…
Женщина очень внимательно смотрела на меня и молчала.
Я тоже не знала, что сказать. Глупо было уже предлагать деньги..
– Мадам, я не знаю, как мне говорить о деньгах… То, что я вижу, невозможно оценить в евро. Но я знаю, что мне нужна эта картина… Простите, мадам.
– Мой сын никогда не продавал картины. Душа не продается…
Я готова была расплакаться… Я знала, что не могу без нее уйти!
Вдруг я почувствовала прикосновение сухой теплой руки к мой руке. Художник очнулся. Привстал со стула, не отпуская мою руку, он подошел близко ко мне. Он словно всматривался в меня своими бездонными светлыми глазами без зрачков. Мне было по-настоящему жутко. Но слепой художник, не мигая, пристально смотрел прямо мне в душу. Потом отвернулся в сторону матери:
– Она должна ее взять… И должна ее отдать…
Я ничего не поняла! Я могу ее взять и тут же отдать! Да я никогда в жизни не смогла бы расстаться с этой картиной!
– Вы можете забрать ее сейчас. – Лицо женщины стало добрее, голос звучал мягче:
– Но вы должны отдать ее.
– Кому? – чуть не плакала я.
– Вы сами поймете… – женщина подошла к картине. Сняла ее с подрамника и отдала мне.
– Идите…
Я схватила тяжелую картину и выскочила из мастерской. Что я чувствовала? Радость, обиду, смятение…
Уже находясь в шале, я поставила картину у камина и каждый вечер смотрела на нее. И вдруг я однажды я поняла. . Я схватила картину и подняла ее в спальню. Его спальню. Она словно была рождена для этого места.
– Не понравится – заберу назад, – ворчала я про себя. Я чувствовала, что нельзя нарушать правила, – я должна была отдать эту картину. Но то, что ее могут мне вернуть обратно… Об этом ничего сказано не было! Удовлетворенная своей смекалкой, я больше не волновалась о картине и только время от времени заходила в комнату напитаться ею.
Теперь, стоя вместе с Михаилом в его спальне, я ждала приговора. Если ему понравится картина – я не переживу. Если он скажет, что это чушь – я предложу сразу забрать ее, она ничего не стоит для него. Сердце стучало так, что, наверное, Михаил мог его услышать во вдруг наступившей полной тишине дома.
Он молчал. Я тоже.
Он молчал и смотрел на картину. Я готова была упасть в обморок.
