– Женщина не должна становиться дармоедом, – говорила его жена, – если только не вышла замуж за баснословно богатого промышленника-магната, который способен содержать паразитов.
– Или они ему нравятся, – пробормотал себе под нос Гибсон и продолжил: – Некоторые мужчины весьма старомодны. Конечно, если вам хочется работать, я, разумеется, не возражаю. Как… как сад?
– Вроде нормально.
– Нарисовали маленькую стену? – Гибсон старался вернуть их в прошлое, по другую сторону тумана.
– Нет. И не пыталась. Я не художник, только дилетант. Этель говорит, что люди занимаются подобным, чтобы уйти от реальности. Я совершенно не знаю настоящего мира – экономики, торговли, житейских проблем.
«Ее устами говорит Этель, – подумал Гибсон. – Но это для Розмари даже неплохо».
– Меня слишком долго оберегали от внешнего мира, – продолжила она.
– Я бы не так ставил вопрос, – протянул Гибсон, мысленно добавив: «От внешнего мира оберегает тюрьма».
– Теперь я понимаю. Я смотрела на вещи сквозь свои фантазии и все пустила на самотек. Мне бы больше здравого смысла, мне бы решиться взглянуть в лицо фактам. Я бы, наверное, не оказалась в том плачевном состоянии, в котором вы меня застали.
– Зато сейчас вы говорите как молодая целеустремленная женщина, – восхищенно заметил он.
– Я такая и есть. – Похвала ее обрадовала. – Есть такие работы, с которыми теперь сумею справиться.
– Да. – Он знал, что ее задумка для человека с крепким здоровьем. Ведь это только площадка для того, чтобы набраться делового опыта. – Что ж, – вздохнул Гибсон, – я не собираюсь вечно держать вас, как говорят англичане, обложенной ватой. – Он посмотрел на ненавистный потолок и пропел:
Девочка с кудряшками, хочешь быть моей?
Не станешь мыть посуду и кормить свиней.
Сидишь на подушке с иголкою в руке,
Будешь есть клубнику в сладком молоке.
Розмари рассмеялась. А если смех прозвучал немного натянуто и искусственно, то только потому, что усатый мужчина на соседней койке смотрел на них с нескрываемым презрением.
– Какая несбалансированная диета! – Она пыталась казаться веселой.
– Большой риск растолстеть, – вяло согласился он. А сам исподтишка изучал ее новые живые манеры. Неужели это правда? Неужели перед ним Розмари? И почему ему не нравятся произошедшие в ней перемены?
– Вам нужны еще книги? – неожиданно спросила она.
Гибсон покачал головой.
– Оказалось, что держать книгу требуется много сил. Возможно, я слишком долго сидел на поэтической диете. В то время как «Жизнь не грезы. Жизнь есть подвиг…». И вот я докатился. – Он улыбнулся, но улыбка тоже получилась искусственной.
– Этель мне очень много о вас рассказала, – призналась жена. – Как вы всегда помогали людям.
– О! – поморщился он. Ему не нравились такие ханжески-хвалебные утверждения. Как все остальные, он хотел для себя удобств и покоя.
– И вот теперь для разнообразия мы с Этель хотим позаботиться о вас.
Гибсона покоробили ее слова, но он решил, что она таким способом, видимо, старается избавиться от груза признательности к нему. И если так, ему придется терпеть. Он сказал, что это просто здорово, и заставил свои глаза сиять.
А после ухода Розмари повернулся к соседу затылком и принялся размышлять о визите жены. Ее энергия и решительность были следствием перенесенного потрясения. Она заставляла себя стать тем, кем никогда не была. Но теперь ей, наверное, это требовалось. И если Розмари хотела почувствовать себя полезной, он обязан принимать ее помощь.
