БАРДЫЧЕНКО: – Что-то не пойму, почему из такого далека – аж от самого Шарадова – и при таком покровителе на столь скромную работу?
ОТПЕТОВ: – А тебе бы все понимать… Сказано же – с дефектом она…
БАРДЫЧЕНКО: – Не велик дефект, с ним бы я – только назначь – большим начальством мог бы работать: слушать бы никого не слушал, только бы директивы сверху почитывал, да циркуляры бы вниз спускал в письменном виде…
ТИХОЛАЕВ: – Любишь ты, брат мой, сослагательное наклонение. Если бы, да кабы… И большое начальство в примитиве понимаешь, или шуткуешь по недозволенному… Ни хрена бы ты на ее месте не сделал, потому что она, как в сопроводительном письме значится, только читать может, а писать – нет.
БАРДЫЧЕНКО: – Это вообще шелупонь какая-то! Такого не бывает!
ТИХОЛАЕВ: – Значит, бывает, раз сверху указано… Случай, конечно, феноменальный: в человека попадает, а из него уже – никуда.
МНОГОПОДЛОВ: – Заглушка!
ТИХОЛАЕВ: – Об протрепаться не может быть и речи.
ОТПЕТОВ: Идеальный вариант! Только проверить бы ее все же не мешает…
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Доверяй, но не передоверяй!
ОТПЕТОВ: – У меня на людей рентген – каждого насквозь вижу! Ганна, зови инокиню!
Входит Маруся. На ней черное монашеское платье-миди, стянутое на тонкой талии восточным расшитым пояском, голова покрыта зеленой с золотом тюбитейкой, поверх которой накинут черный с большими красными розами кашемировый платок. Она останавливается у входа на том же месте, где стоял Олексий Злостев. Маруся совсем не похожа на человека убогого – держится с достоинством, лицо гордое, несколько суровое, но смягченное нежным легким румянцем; из-под густых – валиком – бровей смотрят очень внимательные серо-голубые чуть навыкате глаза. Они перебегают с одного лица на другое, как бы делая мгновенные снимки каждого из присутствующих. Вот они останавливаются на Отпетове и застывают, как ему кажется, с выражением восхищения.
Если бы он действительно мог по глазам читать мысли, то прочел бы в них: – «Боже мой, какой толстый!». И секундой позже: – «И как-то не по-нашему толст…», – но Отлетов, несмотря на свой «рентген», ничего этого не прочитывает и только говорит, не повышая голоса:
– Подойди поближе!
Маруся проходит до середины стола и там останавливается.
ОТПЕТОВ: – Ну вот, а вы говорили – глухая!
ТИХОЛАЕВ: – Глухая, как пень. Это она по губам читает…
ГЛАНДА (за спиной у Маруси): – Смотрите, у нее весь чулок поехал!
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Я ничего не вижу…
ГЛАНДА: – Это я для проверки… Тут любая женщина бы среагировала, а она не шелохнулась, значит, точно – глухая.
МНОГОПОДЛОВ: – Богородице, дева, радуйся! Повернись-ка ко мне, душа моя…
ТИХОЛАЕВ: – Она сбоку не слышит – прямо должна смотреть…
МНОГОПОДЛОВ: – А как же с ней, пардон, в темноте разговаривать?
ЧАВЕЛЛА (хихикает): – Какой же дурак в темноте разговаривает?
МНОГОПОДЛОВ: – Не сучи ногами!
ЧАВЕЛЛА: – На себя посмотри – вспотел уж весь, аж рожа блестит!
МНОГОПОДЛОВ: Нормальная реакция организма.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Вечно вы все на одно сворачиваете! Мог бы для первого разу обойтись без своих нездоровых реакций.
МНОГОПОДЛОВ: – Имел я тебя в спецобуви!
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Чего?
МНОГОПОДЛОВ: – В спецобуви!
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – В какой спецобуви?
МНОГОПОДЛОВ: – Специализированный трест бытового обслуживания знаешь? Где белые тапочки выдают?
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Зипун тебе на язык! Ты сам еще раньше меня под заступ попадешь!
