Карл Великий - страница 30

Пипин Геристальский, как точно заметил Анри Мартен, был, под титулом майордома, тем, чем были первые франкские короли, – военным вождем и верховным судьей нации53. Как и основатели монархии, он был гораздо больше озабочен внешней ролью народов, подчиненных его власти, чем их соперничеством за преобладание. Вот почему, вместо того чтобы подражать Меровингам и воспользоваться восстановлением национального единства, чтобы обосноваться в более роскошных резиденциях Нейстрии, он остался в своих наследственных владениях, на передовых рубежах христианства, перенеся таким образом центр власти франков с берегов Сены на берега Мааса. Но большинство историков ошибочно видят в этом факте доказательство того, что власть вернулась вместе с ним к германскому миру. Напротив, именно романское влияние приобрело здесь всю территорию и сделало этот шаг вперед против варварства.

Впрочем, истинный характер революции, совершенной на поле битвы при Тестри, явно отмечен направлением, которое с тех пор приняла политика Пипина и его преемников. Вся история герцогов франков, предшественников Карла Великого, достаточно свидетельствует о том, что именно романскому обществу, а не германизму они обязаны вдохновением и что ему принадлежит вся честь их законодательных институтов, равно как и их военных подвигов.

IV

Тацит, говоря о древних германцах, сказал: Reges ex nobilitate, duces ex virtute sumunt. – У них королевское достоинство дается по рождению; действительное командование – по личной доблести. – Это различие хорошо характеризует вид governmental dualism, который был в силе у франков после битвы при Тестри. Истинная формула нового порядка вещей, выраженная в тех же терминах в хрониках и публичных актах того времени, заключается в том, что король царствует, а майордом управляет54.

Но, как едва ли нужно говорить, не следует искать в словах какой-либо аналогии между доктриной современного конституционализма и режимом, возникшим после австразийской победы 687 года. Власть, переместившись, не разделилась. Тогда не было места ни в умах, ни в нравах для сколько-нибудь сложного механизма политического уравновешивания. Лишенная своего всемогущества, меровингская династия тем самым была упразднена. То, что оставалось у нее еще на некоторое время престижа, она обязана была не реальным прерогативам своего нового положения, но, напротив, неведению масс об этом самом изменении или их неуверенности относительно продолжительности совершившейся революции. Дело в том, что монархия еще не была институтом; это был лишь факт. Эгоистичная и жестокая, как все другие социальные силы, с которыми она боролась, меровингская королевская власть, как мы видели, вообще преследовала лишь личные интересы, не заботясь и даже не сознавая общественной миссии, которую ей следовало выполнять. Однажды побежденная и обезоруженная, эта индивидуальная сила, лишенная морального действия, совершенно перестала иметь значение, и в продолжающемся процессе формирования галло-франкского общества ничего не изменилось из-за этого: просто стало одним элементом меньше, и притом худшим, я имею в виду цезаризм.

Аристократическая партия, в своей совокупности, была истинным победителем монархии, и по праву завоевания верховная власть принадлежала конфедерации крупных землевладельцев. Но этой партии было бы весьма затруднительно осуществлять ее, поскольку у нее никогда не было серьезной правительственной программы, и она, как и сама династия, во всех своих предприятиях руководствовалась слепыми и беспорядочными страстями. Поэтому великим левдам пришлось отречься в пользу своего вождя, Пипина, который один представлял традицию и волю.