: «Впитывают до двух раз больше!» – на плакате прокладка «с крылышками»… «Каждая женщина имеет право на менопаузу!» – скандируют бойкие старушонки, лихо марширующие от Тверской к Моховой… «И даже пламя свечи состоит в каждое мгновение из совсем разных, других частичек огня!..» – какой-то очкарик, собравший у памятника А. С. П. толпу, отчаянно жестикулирует;
ему задают вопросы, он счастлив. «Новогодние соревнования по украшению офисов! Консультации для hr-менеджеров по проведению мероприятия! Сплочение коллектива. Раскрепощение. Пожизненная гарантия» – «Конец постсоветской эпохи выражен в падении биржевых индексов…» – «Конец истории… Идеалы рынка… Философия продукта…» – «Требуется автор уникальных статей. Девушка с презентабельной внешностью, оплата почасовая…» – «Требуется курьер, грузчик, уборщица» – не требуется сегодня только Лера, только она одна.
И вдруг… Девочка плыла, действительно плыла меж домов и деревьев, плыла к ней, Лере, и она, конечно же, видела – да разве могло быть иначе? – её губы, руки, её лицо, которое тщетно разыскивала днём с фонарём лет, наверное, тысячу – из жизни в жизнь, из жизни в жизнь: так бывает, увы, днём с фонарём, да, из жизни в жизнь, днём с фонарём: одно и то же, одно и то же, одно и… Но неужели «здесь и сейчас», думает она? В этом теле? Не ущипнуть ли себя за руку? Неужто скоро можно будет обойтись без подсветки?.. Вот, вот они, да вот же, совсем близко – глаза колдуши, глаза зелёные, той самой формы – манящей и слегка отпугивающей.
страшилка h-moll
про другую любовь в виде птицы
[В САН-СЕБАСТЬЯН, ПОЗЖЕ]
«…и полруки, полруки у неё нет: находка для душеведа, инвалид-нимфоманка, заласкивающая шестилетнюю куколку, – до инцеста Е2-Е4: “мы-помоем-писю-мы-помоем-попу!”, поёт, простигосподи, поёт же, и – смех, смех дурацкий из ванной: бедный ребёнок, что с ним будет при такой-то мамаше?.. Поначалу не сильно заморачиваешься – ну протез и протез, в сущности, почти незаметный, если не выпячивать (ЭТА и не выпячивает), чёрт с ним: с кем не бывает, что называется, от сумы да тюрьмы… Окей, к чему веду-то… ЭТА на ночь снимает фитю́лю: обрубок – самый крошечный из всех её минусов, то, с чем легче всего смириться, если подавить инстинктивную брезгливость при виде разбросанных по берлоге фарфоровых – или из чего их там делают, из латекса? – л а п о к. У ЭТОЙ много их! Не понимаю, почему сразу не пресёк, почему на пошлость купился: острые ощущения?.. Игра в героя?.. Да не было их, ощущенийто острых, не было!.. Только письма V, посыпанные прошлогодним пеплом, только они одни и жгли…» – та́к он это всё объясняет, а потом срывается, в минус уходит, кричит: «Дубль два, камера наезжает! Мотор, док!.. Вот встретишь гусыню, а у неё полкрыла-то и нет: фитюля — так ЭТА называет кусок конечности, чья окантовка напоминает то ли воронку, то ли скривлённую из теста птичку: бабка таких жаворонков-уродцев по весне лепила, в духовку ставила – мы с братом ели, вкусно было… пионерское детство, цветочки-лютики, что о том! Да и где теперь брат?.. Кожные складки фитюли расходятся кругами, уменьшаясь по направлению к тому месту, где у ЭТОЙ мог бы быть локтевой сгиб, и лилипутятся (её словечко) до бугорка из дермы, на который смотреть с непривычки невмоготу. ЭТА же, покусывая обрубок, называет забаву фитюлингом и неожиданно прикладывает уродство к моему рту, пытаясь запихнуть внутрь (ей важно, не испугаюсь ли): в последний момент уворачиваюсь – окей, обрубок вместо руки, окей, ничего страшного, толерантность forever, “зато у тебя гла-аза…”: а что – г л а з а, ну что в них-то?
