Какое-то время они ехали молча. Тишину изредка нарушали указания Надежды: «Здесь направо, за следующим светофором налево. Здесь держись в правом ряду, на стрелку поворачивать будем, здесь въезд во двор, у того подъезда останови…».
Машина плавно остановилась около панельного дома. Сидящие на скамейке у подъезда бабки с интересом разглядывали диковинный для этих мест автомобиль. Теперь у них появится новая тема для разговора по меньшей мере на неделю вперед.
– Как договаривались, дорогуша, – Надежда протянула три скомканные бумажки.
– Ну что вы, не надо, я просто хотел вам сделать приятное, – забормотал Кирилл.
– Бери, бери, – Надежда положила деньги на приборную панель, и рука ее потянулась к ручке двери.
– Подождите, пожалуйста, – пролепетал Кирилл.
– Что еще?
– Может быть, сходим вместе куда-нибудь? – рискнул Кирилл в последний момент.
– Куда? – утомленно спросила Надежда.
– В ресторан или на выставку…
На секунду тень сомнения прокралась в душу девушки. Но потом Надежда еще раз посмотрела на смешного водителя и подумала: «Только этого мне еще не хватало. Пустая трата времени».
– Пока, дорогуша, – сказала она снисходительно и захлопнула дверь.
Петр Петрович Сердюков имел обыкновение отходить ко сну поздно, а вставать рано. Такое уж было у него устройство организма. Порой хочет он, бедолага, поспать подольше, ан нет. Не получается. Точно какая-то неведомая сила разжимает ему веки, заставляет встать с кровати и идти, идти. А куда идти, непонятно.
Так было и в то субботнее утро в начале августа. Накануне Петр Петрович отправился ко сну далеко за полночь. Засиделся, знаете ли, в гостях. С кем не бывает! Есть у Петра Петровича такая манера: сидеть в гостях до последнего. Все уже разойдутся, а он ни в какую. Сидит, и все тут. Хозяева начинают зевать и молчат все больше, всячески намекая, что ему давно пора. Но Петр Петрович свое дело знает туго, пока три часа утра не стукнет, из гостей ни шагу.
Так вот, несмотря на это обстоятельство, в то субботнее утро не пробило еще и семи часов, а глаза его открылись и тревожно уставились в потолок. Откровенно говоря, чувство тревоги было свойственно Сердюкову. Оно не покидало его практически ни на минуту, но особенно сильно охватывало в межсезонье. Его беспокоило многое: внезапно вскочивший прыщ на щеке, растрепавшиеся волосы, плохо начищенные ботинки, чрезмерная его полнота. Но мысли о том, что скажут о нем другие, доставляли ему беспокойство сильнее прочих.
Полежав так с полчаса, он встал, накинул халат и начал перемещаться по своей квартире. Заглянул в кладовку, походил по прихожей, заглянул в родительскую спальню. Посмотрел на спящих родителей-пенсионеров, бывших высокопоставленных работников. Потом пошел на кухню и там долго смотрел в окно. Так прошло несколько часов.
«Чем бы мне сегодня заняться? – задался вопросом Сердюков. – А не позвонить ли мне Иванову?»
Сказано – сделано. И вот уже набирает наш Петр Петрович телефонный номер своего друга.
– Как дела, Сереж? – спросил он, услышав знакомый голос.
– Пока еще живы, – отвечал его друг детства. – Как у тебя?
– Все хорошо. Что поделываете? Чем собираетесь заниматься сегодня?
– К нам гости должны на обед приехать.
– Может, и меня пригласите?
– Ну что ж, приезжай. К двум часам.
– Договорились, – отвечал Сердюков.
– Так на тебя рассчитывать?
– Само собой. Скоро буду выдвигаться.
