Дядя Митя расположил нас в комнате для гостей на втором этаже. Когда строят дом, люди всегда предполагают в нем комнату для гостей, даже если она всегда пустует. Это спасает их от беспощадного чувства одиночества. Спасительная комната для гостей. Здесь же на втором этаже была спальня дяди Мити.
Надо сказать, его небольшой дом не был похож на берлогу холостяка.
Деревянные стены придавали ему уюта. Вся мебель: кровати, тумбы и шкафы, тоже были сделаны из дерева и покрыты прозрачным лаком. У дяди Мити было много друзей, которые связаны с изготовлением мебели, поэтому он смог быстро и дешево обставить свой дом.
Я уже давно в мыслях мечтал о таком вот домике, поэтому присев на кровати и окинув взглядом комнату при утреннем свете, приятно поморщился.
Спустившись вниз по крутой лестнице, я не нашел их в гостиной, но выглянув в окно, увидел, что дядя сидит за столом на небольшом пирсе у озера. Оно было в метрах десяти от дома. Тимофей тоже стоял на пирсе и пытался закинуть спиннинг в воду, однако получалось у него плохо. Дядя Митя подбадривал внука и по-доброму смеялся, когда тот запутывался в леске.
Я огляделся в его гостиной. Вчера вечером мы быстро сбросили вещи, приняли душ и пошли спать, потому что устали с дороги.
Здесь, как и наверху, вся мебель была деревянная. В одном конце первого этажа, который представлял из себя одну большую комнату по типу квартиры-студии, была кухня, в другом диван, кресло качалка и тумба с телевизором. Интересно, что он показывает в такой глуши, подумал я.
Я быстро умылся и пошел на пирс.
– Как спалось, – спросил дядя, когда я подошел. Тим всё также пытался забросить спиннинг в воду. Иногда у него получалось.
– Спасибо, хорошо. Воздух здесь совершенно другой.
– Конечно, другой. Вы же в стране лесов и озер, здесь всё другое.
Я присел за стол на соседнюю лавочку, окинул взглядом озеро. Оно оказалось гораздо больше, чем я себе представлял. Блестящая гладь воды, лишь изредка встревоженная блесной Тима, уходила метров на сто вперед, где встречалась с густой стеной леса, и расходилась далеко в обе стороны. Здесь везде господствовал лес, кроме тех мест, где была вода, болото или дорога, проложенная через дебри этого леса. Создавалось ощущение, что земля оказалась настолько плодородной, что каждый клочок ее норовил обрасти деревьями как можно сильнее.
– Хочешь кофе? – спросил дядя. – Там на столе завтрак. Мы с Тимофеем уже поели.
– Крути быстрее, чтоб блесна не утонула! – крикнул он Тиму.
– Озеро очень большое, – сказал я ему, встав на край пирса.
– Да, я полчаса гребу в ту сторону на веслах, чтобы добраться до его конца. Там небольшая заводь, хорошо окунь берет. Но по местным меркам, – продолжил он, – это озеро маленькое.
Я стоял на пирсе, пытался охватить взглядом водную гладь, но у меня не получалось. Впервые за много лет, я почувствовал непривычную для меня легкость. Она расползалась по всему телу, наполняла грудь свежим воздухом и прочищала мысли. Хотелось просто стоять вот так часами и смотреть. Смотреть на, казалось бы, не меняющийся, скучный пейзаж, но загадочно пробирающий до самой глубины души.
Кажется, я стал понимать, почему, однажды приехав на север, дядя так и не смог вернуться на малую родину.
– Как дорога? – спросил дядя. – Ждал вас днем раньше.
– Я не смог осилить этот путь за один день. И потом мы заехали на Онежское, провели там пару часов. Вообще я старался не гнать. Дорога живописная.
