Подумав: «А чем я хуже?» – достал нож и выцарапал на родном языке надпись: «Здесь был Коля». Теперь и в общественном карфагенском туалете имелась надпись на русском языке.
Когда я вернулся, мне вручили бронзовую пластину. Согласно ей, я был НКЛ, сын АЛКС из Русии, гость рода Бодон (не подумайте, что это я сам смог прочитать, мне назвал буквы Ханно). Ну и фамилия, подумал я, прямо-таки «Бодун»… Хорошо еще, что она не моя.
7. Дом, милый дом!
Сведения о том, что у них нежданно-негаданно появился гость, хозяева восприняли по-разному. Обрадовались лишь Мариам и в какой-то мере Аштарот. Ее отец держался со мной подчеркнуто нейтрально, а братья ее бросали на меня взгляды, не предвещавшие ничего хорошего. Еще бы, приезжает какой-то варвар и в тот же день поселяется у них в доме, и все благодаря выжившему из ума деду.
После ужина Химилько, младшему брату Мариам, было поручено организовать для меня ночлег, мне же было велено подождать на лавочке в саду. И через десять минут за мной пришел старый слуга, немного говоривший на латыни. Он и отвел меня в небольшой глинобитный домик в дальнем углу сада. Состоял тот из двух крохотных комнатушек. В одной из них находился топчан, вероятно, заставший еще основание города в восемьсот четырнадцатом году до нашей эры. Эта дата мне, как ни странно, запомнилась с детства, хотя из истории Карфагена я помнил крайне мало.
Как бы то ни было, кроме этого топчана, в комнате ничего бы не уместилось. Двери не было, был лишь проход в прихожую, в которой стояли не менее древний стол и две колченогих табуретки. И все. Вся мебель, равно как и пол, была покрыта толстым слоем пыли.
Я попросил тряпку. Слуга что-то проворчал на пуническом, но принес мне ветхий и грязный рукав какой-то пришедшей в негодность одежды. Я его спросил, где можно брать воду, и он, продолжая ругаться на своем языке – мол, понаехали тут всякие и отрывают честных людей от дел, – показал мне небольшой проточный прудик в саду. Рядом с ним находилась весьма примитивная уборная, достаточно чистая (в этом поместье все было более или менее чистое, кроме моего нового жилища), но напоминала она пресловутый туалет типа «сортир» в деревне, разве что глинобитный, а не дощатый.
Поставив на стол небольшой кувшин с водянистым пивом и положив кусок хлеба прямо в пыль, слуга ретировался, бросив на меня презрительный взгляд. Я же взял тряпку, смочил ее в прудике и начал убирать дом. Приведя его в более или менее приемлемое состояние, я проверил табуретки – на одной из них можно было сидеть, не опасаясь грохнуться на пол, – достал из рюкзака жестяную кружку и выпил немного пива, закусив его черствым хлебом, который я предварительно очистил, как мог, от пыли.
Солнце уже садилось, а фонарик мобильника у меня вряд ли долго бы протянул. Мне еще повезло, что у меня была солнечная батарея для мобилы, но заряжала она очень медленно. Так что я решил улечься спать, а завтра попробовать найти себе другое жилище. Проблема была в том, что у меня не было вообще никаких здешних денег, так что пришлось бы что-нибудь продать. Вот только что? И кому?
Родители меня воспитали в православии, но, должен сказать, я в студенческие годы практически полностью отошел от Церкви. В Сирии я вновь стал время от времени молиться, ведь на войне атеистов нет. А сейчас я встал на колени, поместил перед собой иконку Казанской Божьей Матери, которую мне дала мама, и попросил Господа и Богородицу о божественном вспомоществовании. Конечно, где-то в глубине души я осознавал, что и Спаситель, и Богоматерь еще не родились, но это были частности, ведь Бог, как известно, был всегда и везде.
