Карт-Хадашт не должен быть разрушен! - страница 30

– Спасибо, доктор.

Ребра доктор забинтовал тряпками, а колено и некоторые другие места бережно помазал какими-то не очень хорошо пахнущими мазями и перевязал, пообещав навестить меня завтра – все проверить. Затем его ассистенты одели меня во все чистое. Мою одежду хотели выбросить, но я попросил попробовать ее отстирать – все-таки память о той, будущей, жизни.

И меня отнесли на носилках домой, в мою комнату, где меня уже ждала Танит.

– Хозяйка поручила мне позаботиться о тебе, – строго сказала она.

– Милая, я сейчас вообще ни на что не годен, – ответил я.

– А я не об этом. Я буду заботиться о больном. Мариам хотела прийти сама, да ей родители не разрешили. Вот, я принесла тебе поесть и попить.

Я не возражал. То, что она принесла, было вкусно, вот только я не мог есть сам – моя сиделка меня кормила и подносила чашу с вином. Затем она аккуратно сняла с меня одежду, проверила руку и колено, затем, несмотря на мои протесты, помогла мне справить естественные нужды, сбегав за глиняным горшком. Потом она уложила меня в постель и бережно накрыла покрывалом и откуда-то взятым шерстяным одеялом. И когда ее руки на секунду задержались там, где, в общем, было необязательно, я ничего не сказал.

Сама же она легла на краю кровати, подальше от меня, наказав мне спать и присовокупив, что сразу проснется, если мне что-нибудь будет нужно. Я боялся, что после пережитого за последний день не засну, но отрубился сразу, провалившись в глубокий сон без сновидений.

На следующее утро я проснулся, когда мне показалось, что рядом кто-то всхлипывает. Я чуточку приоткрыл глаза и увидел, как Мариам и Танит, приоткрыв мое одеяло, в обнимку беззвучно плачут. Я сделал вид, что все еще сплю – вряд ли это зрелище было предназначено для моих глаз, – и на самом деле заснул, а когда проснулся, рядом была одна лишь Танит.

Я подумал, что мне это приснилось, но Танит сказала:

– Кола, Мариам была, но ты еще спал. И ушла – не хотела, чтобы родители узнали, что она была у тебя.

– Танит, я не понимаю. Я же не в состоянии…

– Ты это знаешь, и я это знаю, увы… – И она горько усмехнулась. – Но они-то этого не знают…

– Тогда скажи ей, что пусть не рискует. Еще увидимся.

В тот день все тело адски ломило, а на третий наметился перелом: ребра все еще болели, но рука пошла на поправку, да и хорошо перевязанное колено стало относительно функциональным. Мариам на сей раз действительно либо не пришла, либо я спал, когда она здесь была.

Доктор навещал меня каждый день и проверял мои раны – как ни странно, они потихоньку заживали. А я подумал, что неплохо бы наладить производство спирта – для начала медицинского, ведь тогда можно было не заморачиваться с двойной перегонкой. И нарисовал для Боаза схему самогонного аппарата. Что-что, а его конструкцию я помнил хорошо: был такой у дедушки Захара в сарае, и, когда я его там обнаружил, да еще и в процессе производства, дедушка сначала сказал, что рано мне об этом знать. А потом плюнул и все мне рассказал и показал, взяв с меня слово не пить спиртное до шестнадцати лет.

Увы, я нарушил свое слово в Америке: там, хоть легально я мог пить лишь с двадцати одного года, кто-то из друзей регулярно доставал алкоголь и приносил его на вечеринки. Наши родители думали, наверное, что в гостях мы занимаемся спортом и играем в разнообразные игры. Мы действительно это делали, но после ужина время от времени кто-то открывал бутылку дешевого кошерного приторно-сладкого вина типа «Манишевиц» или «Могендовид 20/20» (евреев среди моих друзей было немного, просто эти вина были самыми дешевыми), а то и водки «Попов» (гадость, кстати, страшная), и мы все опустошали. Однажды мама почувствовала запах спирта, и меня наказали месячным запретом ходить по гостям или принимать таковых в доме, а вскоре после этого мы уехали обратно в Россию.