Мне требовалась помощь. Если я поспешу в деревню, мы вытащим её до темноты. Я бросился назад и резко остановился: я вдруг понял, чем обернётся расследование. Они узнают, что я и Прима запланировали провести время в этом домусе. Чуть спустя эта весть дойдёт и до Льва Палата. Стоит позвать людей, и вся эта постыдная затея выплывет наружу.
Пока я раздумывал, в бухту подо мной вошла парусная либурна. Я сразу сообразил, что прекрасно виден на обрыве на фоне неба. До лодки было приличное расстояние. Моего лица пассажирам и команде не разглядеть. Однако, страх вынудил меня молниеносно опуститься на четвереньки, спрятавшись за выступом обрыва. Вот и всё. Ты влип по полной, Кассий Феликс. Подсознательно я предчувствовал давно, что прямо-таки напрашиваюсь на скандал. И вот – результат, я влип в историю.
Стоя на коленях, я явственно представлял себе выражение жёсткого, тяжёлого лика Льва Палата, когда он проведает о моей интрижке с его дочерью, об уединении в домусе в Суррентум, о её трагическом падении со скалы. Палат наверняка решит, что мне надоела любовница и я сам столкнул её в обрыв.
Существовала большая вероятность, что и квесторы магистрата подумают то же самое. Видимо, никто не видел момента её падения. Также мне нечем подтвердить, что я прибыл после него. Дело плохо.
Единственным моим желанием стало немедленно убежать отсюда как можно скорее. Повернувшись, чтобы уйти в обратный путь по тропинке, я вспомнил о браслете, который всё ещё держал во вспотевшей руке. Я хотел было бросить его со скалы, но почему-то остановился, прижал к груди и, повернувшись, быстро пошёл по тропе. Уже смеркалось. Закат расцветил море и небо кровавым сиянием. Я бросил взгляд на одинокий белый домус и заметил, как в его окнах загорелись неверные отблески масляных ламп.
Паника мало-помалу отступала, а я торопливо убегал по тропе. Меня терзала совесть, что я бросил несчастную. Но я пребывал в уверенности в её гибели, и не хотел гибнуть сам.
Когда я добрался до сада, переживания несколько успокоились, и мой разум лихорадочно заработал. Самое верное решение – позвать городскую стражу. Чистосердечное признание в планах пожить с девушкой на вилле, объяснение обстоятельств обнаружения тела, сами по себе, не повлекут за собой сомнения в моей правдивости. А вот моё молчание, при случайно раскрытой правде, станет источником справедливого подозрения. Однако, моё признание ставило под сомнение моё желанное назначение в Новеград. Мне не видать новеградского торгового двора, как только Лев Палат узнает правду. Отказ от такого будущего был бы сумасшествием. А вот моё молчание при небольшом везении и разумном поведении даёт шанс на удачу. Я убеждал себя в её собственной вине, в том, что эта волчица, по словам Марциала, сама соблазнила меня, что я буду последним дураком, если даже не попытаюсь предпринять ничего для своего спасения. Уверившись в своей правоте, я успокоился и принялся выстраивать алиби.
Марциал и Зену считают, что я на пути в Финикию. Надежды отправиться в Финикию отсюда сегодня же вечером нет. Единственно возможным вариантом обеспечения алиби было возвращение с обоснованием отказа от поездки в Финикию. Алиби слабенькое, но лучшего я тогда придумать не смог. Квесторы магистрата легко докажут, что в Финикии я не был, но каким доводом доказать, что я весь день пробыл дома? В мою квартиру в инсуле вела отдельная лестница, моего возвращения никто не заметит. Также обескураживала необходимость проделать весь обратный путь пешком. Запрячь коня, взять бигу Примы с площадки перед домом я бы не смог – приходящая служанка из деревни, нанятая Примой вести хозяйство в домусе, наверняка знала, что она приехала на колеснице. Если бига исчезнет, квесторы магистрата придут к простому умозаключению об убийстве Примы.
