Глава 7
Гражданин начальник
В общей толпе односельчан отправился на пункт утилизации и мучимый похмельем Казин. Не успел протрезвиться как надо и брёл, страдая отрыжкой. Возле конторы сельчан поджидали совхозная развозка и пара автомобилей, потому что в самом Подсосонье пункта утилизации не было и ехать предстояло в Копорье.
– Ну мы им покажем! – кипятился Лёха, первым взобравшийся на грузовик и занявший место на скамейке возле самой кабины. – Я такого терпеть не стану, я их так утилизирую – как родную маму звать позабудут.
– Не кипятись, петушок, – ласково остудила бывшего зэка тётя Фаня.
Лёха задохнулся от возмущения и… стерпел. Не дозволялось в этот день эмульсионным системам давать волю кулакам.
– Я так полагаю, – рассуждал Степан Минеич, бывший начальник Подсосоньевского отделения колхоза «Дорогой коммунизма», – что нам надо блокировать подходы к инопланетным центрам гражданской техникой, тем самым продемонстрировав решимость не подчиняться агрессору, но в то же время показав, что мы не желаем военного конфликта.
– А чего – не желаем, – очнулся Лёха. – Я так очень даже желаю. Срыть ихние центры к свиньям собачьим – и вся недолга. По радио говорили, мол, пришельцы они… Всё врут – не пришельцы это, а вторженцы. И бить их надо в хвост и гриву!
Проехали монументальный, советских времён указатель: «Совхоз „Дорогой коммунизм…“ – последняя буква отвалилась, и название читалось двусмысленно.
Асфальт кончился, грузовик качнуло на ухабе. Казин с трудом сдержал стон. Голова раскалывалась, и каждый осколок болел на особицу. Всего сильнее ломило в затылке. Над глазами жгло огнём. Виски стянуло частой пульсирующей болью, а темя высверливало преогромным зубоврачебным бором. Но толчки равно отдавались повсюду, припекая, пульсируя или высверливая неприкаянную головушку.
– Ты глянь, а Вохи-то не видать! – произнёс приметливый Лёшка. – Все люди как люди, поехали агрессору мозги вправлять, а он небось на печи лежит. А туда же, боевым представлялся, мол, самый крутой…
– Как бы по избам не полез, – забеспокоилась тётя Фаня. – Он ведь шебутной, Вовка-то!
– Вернусь, фитиль вставлю, – пообещал Лёха отсутствующему напарнику.
Машина вновь подпрыгнула, и больше Олег уже ничего не воспринимал, придя в чувство лишь в Копорье у самой инопланетной постройки, где волновалась огромнейшая толпа двуногого утильсырья. Каждый из собравшихся кричал своё и почему-то искренне полагал, что именно его услышат бесчеловечные преобразователи природы. Свобода слова кругом царила самая необузданная, а вот свободы поступка не было ни малейшей. Кулаком грози, а стукнуть – не смей.
В эту же волнующуюся толпу вмешался и очнувшийся Олег Казин. Работая локтями, пробился к самому входу или, во всяком случае, к тому месту, где обозначалось что-то слегка напоминающее ворота. Кругом орали, молились, пели, скандировали и сквернословили. В этаком бедламе и себя самого было бы не расслышать, однако и Казин заорал, взбудораженный общим порывом:
– Сволочи, твари вонючие! Я вашего сина выручил, а вы вот как?.. Да я вас всех об колено да в печку!.. Бирюлек надавали, вот вам хинди-руси, а теперь на утилизацию пхаете, да?..
В полном экстазе похмельный крановщик сорвал с шеи радужную кчемулинку и завертел над головой, как бы собираясь метнуть её из пращи. И замер, сообразив, что на площади в единое мгновение прекратилась акция протеста. Словно людям заткнули рты мокрой тряпкой, так что и мычать сквозь влажную фланель ни у кого не получалось.
