Разговор принял оборот, которого я не ожидал. Хотя, возможно, мне стоило его предвидеть с момента, когда с моих губ слетели слова «ты симпатичная».
Холмс поднялась, чтобы посмотреть мне в лицо. Ее ноги были обернуты простыней, волосы взъерошены, и она выглядела как в каком-нибудь французском фильме о запретном сексе. О чем мне точно не стоило бы думать. Я пролистал в голове знакомый список наименее эротичных вещей, которые я мог представить: бабушка, мой седьмой день рождения, «Король Лев»…
– Другие варианты? – повторил я.
– Лучше сперва попробовать воду пальцем ноги, прежде чем тебя утащат на глубину.
– Мы не должны говорить об этом…
– Так жаль, что я заставила тебя почувствовать себя неловко.
– Я хотел сказать: если ты не хочешь. Как мы до этого вообще договорились?
– Ты смешивал с грязью свое воспитание, я его защищала. Мне тут нравится, Джейми. Потом мы поедем в дом моих родителей, и там будет не так, как здесь. И я буду не такая, как здесь.
– А именно какая?
– Не тупи, – отрезала она. – Тебе это совершенно не идет.
Собственно говоря, я не тупил. А в очередной раз постарался найти для нее способ не развивать тему. Я знал, что она обходит то, о чем мы никогда не говорили. Ее изнасиловали. Нас обвиняли в смерти насильника. Какие бы чувства она ни испытывала ко мне, они пересекались с этой травмой. И какие бы чувства я ни испытывал к ней, их следовало отложить до лучших времен. Я мог иногда впадать в тупое благоговение перед ее красотой, но никогда бы не высказал этого вслух. Я давал ей возможность говорить со мной о нас двоих, но никогда ее не подталкивал. Мы не продвигались дальше туманных разговоров на рассвете и тогда ходили вокруг да около, пока я не говорил что-нибудь не то, после чего она наглухо замолкала. А потом часами даже не смотрела на меня.
– Я просто пытался сказать, что я не стану этого делать, если ты не хочешь, – сказал я, под «этим» имея в виду и поездку в Сассекс, и упоминание о Ли Добсоне, которого я в своих фантазиях регулярно выкапывал и убивал снова, и разговоры о нас двоих, к которым, честно говоря, я готов не был, и пускай даже твои волосы касаются ключиц и ты облизываешь губы, когда нервничаешь, я не буду думать о тебе в этом ключе, не буду, Богом клянусь, что не буду.
Лучшим и худшим в Холмс было то, что она слышала все, что я говорил, и все, что не говорил.
– Джейми. – Это был печальный шепот, а может, просто слишком тихо сказано, чтобы я не расслышал.
К моему крайнему изумлению, она потянулась ко мне и, взяв мою руку, приложила ладонь к своим губам.
Это? Этого никогда раньше не случалось.
Я мог чувствовать ее горячее дыхание, касание ее губ. Я прикусил язык и держался тихо, боясь, что могу ее отпугнуть или, еще хуже, что это может нас разъединить.
Она провела пальцем вниз по моей груди.
– Это то, чего ты хочешь? – спросила она, и тут сила воли окончательно меня покинула.
Я не мог ответить словами. Вместо этого я уронил руки ей на талию, собираясь поцеловать ее так, как мне хотелось месяцами: глубоким, ищущим поцелуем, одна рука в ее волосах, а ее ладони прижаты ко мне, как будто я – единственный человек в мире.
Но, когда я коснулся ее, она отпрянула. На ее лице был написан страх. Я смотрел, как этот страх превратился в гнев, а потом во что-то, похожее на отчаяние.
В течение одного невозможного мига мы смотрели друг на друга. Не говоря ни слова, она отодвинулась и улеглась на свой матрас, спиной ко мне. Свинцового цвета рассвет занимался в окне позади нее.
