Удивляло только одно: цыгане – люди необузданные, алчные и с нечистой силой состоят в родстве. А Зара плюется и шипит, как бабка в церкви, когда не к той иконе свечку понесешь. Почему так?
И вдруг раздался звук шагов, зашумели арестанты. К камере, где сидел Филя, подошел городовой – тот самый, что встретился ему на вокзале – и деловито звякнул связкой ключей.
– Ты чего здесь сидишь? – поинтересовался городовой у Фили.
– Я бы тоже хотел это знать! Куда вы исчезли? Я вас ждал, ждал… и вот, сюда угодил, сам не знаю, как.
– Давай, на выход! – сказал городовой и открыл дверь.
Цыганка подняла голову:
– Красавчик, а я?
– А ты сиди, дура, – сплюнул городовой. – Говорил тебе не рыскать возле участка? Говорил? Надо покормиться, иди на Сенную или к Львиному мосту, там дворники не смотрят. Эх, да что с тобой говорить, бестолковая!
Зара фыркнула.
– Так я ведь погреться к вам зашла. На улице свежо!
– А в камере еще свежее, – заметил городовой. – Ладно, некогда мне с тобой разговаривать. Давай, юноша, на выход! У меня еще дел выше крыши.
Филя послушно встал с нар и пошлепал за городовым по сырому полу. Цыганка кинулась к решетке и крикнула ему вслед:
– Попросит он тебя чудищ малевать, не соглашайся! Слышишь, не соглашайся – беда будет!
Филя оглянулся и даже сделал маленький шаг назад, но городовой подгонял его, и вот они уже поднимаются по лестнице наверх, в управу. Свет, хоть и был неяркий, ослепил Филю. Он долго не мог сморгнуть слезы, внезапно набежавшие на глаза. Платок, что лежал вместе с кошельком, куда-то запропастился. Так вот оно и бывает у помощников дьявола – то платок пропадет, то сестра. Нет им ни в чем удачи!
Следующие три часа Филя провел, старательно заполняя бумаги. Стряпчий – худощавый старичок с трясущейся верхней губой и густыми волосами в носу – подсовывал ему бланк за бланком, в которые надо было бесконечно вписывать буквы и цифры. Стоило перелезть на следующую строчку или нарисовать запятую не на положенном месте, как старичок выхватывал бумагу из-под руки, рвал ее в клочья, и все приходилось заполнять заново. Филя так уработался, что пот насквозь промочил ему воротник и спинку рубашки.
Когда формальности были соблюдены и стряпчий удалился с бумагами в один из кабинетов, городовой сказал, что теперь Филе предстоит самому регулярно наведываться сюда и узнавать, как идут поиски. Обычно похищения расследуются быстро, особенно если это касается детей. «Так что, – бодро заключил городовой, – заходите через недельку-другую, уж какой-то след отыщется».
– Через недельку?! – ошарашенно переспросил Филя. – Так долго?
– А что вы хотели? Город большой. Пока все притоны обыщешь, пока свидетелей допросишь…
– Так нет же свидетелей. Вы там рядом были и ничего не видели!
– Найдутся, не бойся. Кто-кто, а свидетели всегда есть. Ступай, я занят.
Городовой по-отечески хлопнул Филю по плечу и подтолкнул к выходу. Ничего не оставалось делать, как только уйти.
На улице метель зло куснула ему щеки. Колючий снег летел в лицо, заставляя щуриться. Сменилась погодка. Грядет зима, неотвратима. Эх, утки, утки, улетели бы вы днем раньше подобру-поздорову, а теперь отморозите лапы, конец вам.
Поразмыслив, Филя решил отправиться к тетке – что еще оставалось делать? Он поднял руку, чтобы поймать такси.
Черный автомобиль вырвался к нему из пелены снега, как рука из-под одеяла.
– До улицы Пушкина подбросите? – спросил Филя, когда опустилось стекло.
