Однако как следует надышаться дымом у меня не получилось. В парке началась какая-то суета. Я попытался разглядеть с террасы, что происходит, но раскачивающиеся на ветру голые ветки деревьев сильно мешали. В итоге, с сожалением затушил сигарету о парапет, бросил окурок в мусорку и поторопился спуститься в парк.
Здесь и правда творилось что-то необычное. Приехало с десяток машин – новеньких черных микроавтобусов. Из них высыпали люди в одинаковых рабочих комбинезонах, сопровождаемые охраной в темно-бордовых костюмах биологической защиты. Приехавшие начали быстро возводить забор вокруг одного из жилых корпусов и отмечать яркими оранжевыми кольями зону отчуждения в нескольких метрах от забора.
– Что происходит? – подошел Акихиро. Недовольно покосился на меня, видимо, почувствовав еще не выветрившийся запах сигаретного дыма.
– Непонятно, – честно ответил я. – Где капитан? Может, он в курсе.
Забор возвели с невероятной скоростью, после чего всю окруженную зону накрыли противоинфекционным куполом и протащили от ворот к входу в корпус серебристые герморукава.
Постепенно к нам подтянулись остальные ребята. Но что здесь творится, так никто и не знал.
Со стороны въезда в резервацию появилась еще одна машина – седан, тоже черный. Из нее вышли несколько человек, которых с каким-то особым почтением проводили к уже готовым рукавам. После того как они скрылись в корпусе, из автобусов начали выгружать ящики.
– Еще одну лабораторию делают? – с сомнением протянул Акихиро. – Странно, мы не в курсе.
Ответить ему никто не успел, охрана в мегафон потребовала немедленно покинуть улицу и разойтись по жилым помещениям.
Я попытался вглядеться в едва видимые темные окна здания. Почему-то появилось ощущение, что мне это удается, будто вот я уже внутри, вижу движущихся людей, заносимые ящики, изгибы коридоров, открываемые людьми двери. Если чуть-чуть напрячься, то смогу следовать за кем-то из них, возможно, даже прикоснуться к его плечу. Я слышал неясный шум их голосов, еще мгновение – и смогу различить слова.
Браслет на моей руке нервно запульсировал, одновременно с этим послышались крики. Я хотел вернуть зрение назад, туда, где стоял. Но не успел. Почувствовал укол, и через мгновение сознание ушло в темноту.
Раздражающе пищал монитор пациента. Мне очень не хотелось выходить из темного уютного сна, но этот равномерный писк, сообщавший миру частоту моего сердцебиения, не оставлял выбора. Я открыл глаза. Голубоватый свет потолочных ламп в палате был приглушен. На подоконнике, на фоне темного окна сидел Виктор с планшетом и, судя по всему, что-то там читал. Я хотел сказать ему «привет», но понял, что не могу. Во рту оказалась трубка от ИВЛ.
Что за ерунда. Еще никто из нас не попадал в реанимацию, тем более с искусственной вентиляцией легких. Обычно все заканчивалось укольчиками с психотропами и многочасовым сном. Я постучал пальцами по бортику кровати, чтобы привлечь внимание.
– О, очухался, – обрадовался Виктор. – Сейчас отключу тебя, подожди.
Дышать без аппарата внезапно оказалось непривычно, и на несколько минут я сосредоточился на том, чтобы снова не потерять сознание. Наконец дыхание восстановилось, и я смог говорить.
– Что случилось? – Получилось хрипло и не очень разборчиво, пришлось прокашляться, чтобы восстановить голос. – Распад?
Пока я приходил в себя, Виктор вызвал дежурную группу медиков и теперь сидел на углу кровати, задумчиво постукивая пальцами по планшету.
