Кащеево царство - страница 12

– Через седмицу можно будет на лыжи вставать, – опытным глазом определил Яков Прокшинич.

– Значит, пора готовить нарты, – ответил Ядрей.

Из Печоры вошли в Илыч, что на языке пермяков означало «Далёкая река». Здесь уже начинались земли, враждебные даже зырянам. Берега обзавелись бронёй из скал, кедровые чащобы прорежались каменными залысинами. Солнце окончательно пропало за тучами и слабо проступало сквозь тягучий недвижимый туман, похожий на задымлённую, ставшую вдруг полупрозрачной сталь. Иногда налетала метель, волновала реку, хлопала застывшими парусами с вышитым на них лучистым Ярилом. Свежие хрупкие льдины не таяли, а величаво влеклись по течению, скребя о борта новгородских стругов.

– Слышь, пермяк, не пропустим мы Югорскую реку? – беспокоился Яков Прокшинич.

– Всё показать. Всё будет, – успокаивал его Арнас, заискивающе кивая.

Наконец, подходящее место для стоянки было найдено. Пологий галечный берег был покрыт редким тальником и чахлыми молодыми берёзками, слева громоздился утёс, справа вспучился холм, утыканный высокими соснами. И никаких признаков жилья вокруг. Русичи вытащили на берег струги, поставили шатры и чумы.

Вот тут-то Ядрей и решил вспомнить о Боге. Пермская земля заканчивалась, начиналась Югра: кто знает, что ждёт там ратников? Призвал к себе попа, сказал ему:

– Пришло твоё время, отец Иван. Надо бы воям грехи отпустить напоследок. Чтоб совесть спокойна была.

– Исповедовать-то каждого – умаешься, – уклончиво ответил священник.

– А ты без исповеди, всех скопом.

– Да как же без исповеди-то?

– Да вот так. Или Господь не снизойдёт до нужды людской? Видит же – недосуг нам.

Батюшка тяжко вздохнул и, сокрушённо покачивая головой, ушёл готовиться к таинству.

Откладывать не стали: причастили всех на следующий день. Новгородцы выстроились на берегу, длинной подковой окружив священника. Тот нараспев читал из Молитвослова, с сухим звяканьем махая медным кадилом. Козлиная бородка его дрожала в синевато-розовом воздухе, кадильный дым плодил одного за другим клочковатых призраков. Чернота над утёсом поблекла, распоролась на несколько кусков, швы клубились жемчужными переливами. Лунный серп ещё виднелся на бледнеющем небе, но походил уже на застрявшую в сферах речную гальку. Колючий морозец давил на ноздри, пронизывая до костей.

– Боже! – протяжно выводил отец Иван. – Отпусти, разреши, прости мои согрешения, кои я совершил словом, делом, помышлением, вольно или невольно, сознательно или несознательно, и, как милосердный и человеколюбивый, даруй мне прощение во всем. И по молитвам Пречистой Твоей Матери, разумных Твоих служителей и святых сил от начала мира угодивших Тебе, благоволи мне без осуждения принять святое и пречистое Твое Тело и честную Кровь во исцеление души и тела и в очищение худых моих помыслов…

Отец Иван всё читал и читал, ратники маялись, а в стороне от всех, стоя возле чума, взирал на это действо пермяк Арнас. Не впервой уже наблюдая за обрядами русичей, он с трудом сдерживал зевоту. На Онеге довелось ему вдоволь насмотреться на все эти песнопения, кадила, омофоры и облатки. Как положено, принял там крещение от настырных монахов, чтоб не гневить русского бога, но христианских канонов не усвоил. Да и зачем? Христос силён в своей земле, а в зырянской хозяин – Нум-Торум. Ему надо кланяться и требы носить. Был у него когда-то наперсный крестик, но теперь уж потерял, а новый сладить руки не дошли. Может, оно и к лучшему. Отогнать здешних демонов русский оберег всё равно не в силах, а привлечь чужую нечисть – запросто.