Каштак - страница 24

– В смысле? – не поняли ребята.

Охранник вернулся к своему столу, на котором стояли кружка с парящим кофе и приготовленная к заварке китайская лапша. Кажется, мужичок потерял к посетителям интерес.

– Что не так? – взволнованно спросил Сеня.

– Умерла она, ребятки. От короны, язвити ей в душу. Месяц назад, в конце августа, кажется. Прощались тут во дворе, вся школа провожала. Хорошая была женщина…

Семен безвольно опустил руки. Розы уткнулись в пол, печальные и уже никому не нужные.

Первой к нему подошла Милка. Положила руку на плечо, потом склонила и голову.

– Сенечка, мне очень жаль.

Паша подошел с другой стороны, забрал у Семена пакет с пирожками, похлопал по спине, но ничего не сказал.

Вася же просто раскрыл рот.

Охранник смотрел на них с неподдельным сочувствием.

– Любили ее, ребят?

– Один из нас точно, – ответил Паша. – Где ее похоронили, не знаете?

– Знаю, я был на кладбище. На Преображенском она, по шоссе на Кременкуль. Сейчас нарисую.

Мужичок открыл ящик стола, вынул лист бумаги и ручку. К нему подошел Вася. Охранник принялся рисовать и объяснять.

Семен стоял с поникшим букетом роз, глядя на лестницу. Лицо не выражало ничего, было абсолютно каменным и белым, как простыня. Его «лошадь» оказалась не просто слишком норовистой, она с насмешливым ржанием ускакала далеко в чистое поле, размахивая хвостом.

– Ладно, пойдем, – тихо сказал ему Паша, когда листок с нарисованной схемой был у Васьки на руках. – Пойдем на воздух, старик.

Сеня позволил себя увести, но двигался как зомби.

Они долго стояли на крыльце. Прозвенел звонок с урока, из школы высыпала детвора. Семен молча смотрел куда-то вдаль. Никто его не тревожил, хотя каждому хотелось что-то сделать, как-то проявить участие.

– Выпить бы сейчас, – наконец произнес Сеня. – Только не в кабаке. У меня тут пирожки вот… с капустой… мама испекла…

Милка крепко обняла его и долго не отпускала. Паша нервно закурил. Васька отвернулся и зашмыгал носом.

– На могилку к ней, наверно, съездим в понедельник, – предложила Милка. – А сейчас поехали ко мне. Я, правда, работаю завтра с девяти, но ключи вам оставлю, если что.

Друзья побрели к Пашкиному «шеви», припаркованному за воротами.

На кладбище они побывали гораздо позже, чем планировали.

В тот вечер, когда Павел Феклистов выгуливал своего мопса, не зная, куда его пристроить на время поездки, а Сеня и Милка обсуждали по телефону опасность трезвости, тридцатидвухлетний Владимир Подшивалов, он же Подшива, растолковывал приятелю свой план по возврату «сокровищ Агры». Приятеля звали Георгий Волобуев, или просто Жорик. В отличие от худощавого и юркого Подшивы, он был толст, неуклюж и постоянно потел. Но это еще полбеды. Он страшно тупил. Вся его жизненная сила ушла в ляжки, задницу и бока, не добравшись до мозга.

– Ты уверен, что найдешь их там, где бросил? – спрашивал Жорик, откусывая кусок от кральки копченой колбасы. Он никогда не утруждал себя приготовлением нормальных бутербродов, жрал как собака.

– Во-первых, я их не бросил, – нервничал Подшива, закуривая двадцатую сигарету. – Я их спрятал, и спрятал там, где никто не найдет. Там людей-то нет давно.

– Но за тобой же шли.

– Шли конкретно за мной, а не просто так гуляли. Можно спокойно вернуться и забрать.

– Ладно, убедил.

Они сидели на кухне в квартире Жорика, маленьком помещении два на три метра с убогой газовой плитой на две конфорки, хромым на все ножки столом и шкафчиком для утвари на стене. Подшиве все это не нравилось: здесь пахло прогорклым жиром, мусорным ведром, стоящим под раковиной, и еще какой-то непонятной гадостью. Так иногда пахнет, например, жареная рыба у соседей, когда ты поднимаешься к себе домой, – вроде вкусно и съедобно, а почему-то воротит.