Ката выглядела ошарашенной. А Маша, не стесняясь в выражениях, рассказывала о своих злоключениях. Когда она упомянула о Мале, Ката переменилась в лице. Щеки ее порозовели, шея покрылась пятнами.
– Ах нянюшка, старая ветрогонка2! Глазопялка3!
От дверей раздалось сдавленное похихикивание.
– Светислав! – один из близнецов перестал смеяться, выпрямился, ожидая приказа, – ну-ка позови мне нянюшку. Да и Доброгневушку вместе с ней!
Парень вышел за дверь, Ката, все еще возмущенно фыркая, плюхнулась на лавку рядом с братом.
– Что творят! – возмущалась она, – как только боженька допускает! Гостей в доме грабят, сироту обидели!
– Успокойся, сестра, – произнес мальчишка ломким голосом, – сейчас разберемся!
Светислав вернулся быстро. За ним, суетливо семеня, вошла та самая тетка, которая командовала мужиками. Увидев Машу, она споткнулась на пороге, но взяла себя в руки.
– Доброго тебе утра, княжич! И тебе, княжна! Хорошо ли спала? Откушала ли заутрок4?
Ката медленно встала с лавки и подошла к женщине.
– Безлепие творишь, Доброгнева, – тихо произнесла она, – подруженьку мою почто обидела?
Доброгнева открыла рот говорить, но Ката перебила ее.
– Мал где?
– Так как велела, матушка, – засуетилась Доброгнева, – присмотрен добрыми людьми!
– А я знаю, что живет мальчишка заброшен, ни добра, ни ласки не видит. Ты же сама мать! Неужто не жалко сироту?!
Доброгнева не нашлась, что ответить.
– Сегодня же пожаловалась бы княгине Ирине, да скажи спасибо, не хочу ее тревожить после дальней дороги. Ты же знаешь, как добра наша княгиня к людям добрым и божеским, и как она не любит тех, кто грех творит и обманывает! Чтобы сегодня же наряды гостьюшки моей были в горнице! И чтобы порчи никакой им не было!
Доброгнева кивала.
– Уходи с глаз моих! – Ката отвернулась от женщины. Та, не глядя по сторонам, выскочила наружу.
– Ох, сурова ты, сестрица! – засмеялся мальчишка, – я сейчас отца перед собой увидел, будто это он распекает провинившихся!
Ката хихикнула.
– Может в следующий раз побоится безобразничать! Нянюшка где? Долго ли ждать? – повернулась она к Светиславу.
– Захворала она, – ответил юноша, – просила простить ради бога, занемогла, встать с не может.
По его хитрому прищуру было понятно, что если и захворала вредная нянюшка, то воспалением хитрости. Не захотела под горячую руку воспитанницы попасть.
– Ладно, сама ее навещу, – произнесла Ката. – брат, раздели с нами трапезу?
Магнус кивнул.
– Если подружка твоя расскажет то, что ты мне рассказывала. Больно уж былица занятная.
Ката махнула, и Светислав впустил в горницу девушку-служанку.
– Новица, своди-ка нашу гостью в баньку, да после приодень. А потом приводи, трапезничать будем.
Маша растерялась, но Ката кивала, иди, мол, не бойся! И она пошла вслед за Новицей. Проходя мимо стоящих столбом парней, она взглянула сначала на Светозара, сурового лицом. Потом на Светислава. Ей, наверное, показалось, что Светислав подмигнул ей.
Маша стояла перед круглым металлическим зеркалом, тем самым, похожим на большое блюдо, и с удивлением рассматривала себя. Понадобилось всего каких-то пару часов и сундук нарядов, чтобы она перестала быть девушкой двадцать первого века, и стала древнерусской славянкой. Погрузиться в обстановку помогла баня, которая оказалась маленькой и темной. Стены были ужасно закопченными, и Маше казалось, что она больше измажется, чем намоется. Но, оказалось, что от этого можно получить настоящее удовольствие. Четверо женщин сначала дружно махали вениками, обдавая тело влажным и пахучим духом свежих листьев, потом намывали ее, не обращая внимание на слабые возражения, что она и сама может, дайте только воды и мыла. Кстати, и мыла у них не было! А был какой-то отвар, которым ей долго натирали волосы и все тело, а потом так же долго смывали. Когда же у Маши совсем не осталось сил, и она лежала, блаженно вздыхая, ее еще раз облили отварами и под руки вывели в предбанник – одеваться.
