– И что здесь происходит, скажите мне. Раз вы ничего не боитесь, объясните, почему на меня напали, пытались убить? За что меня так возненавидели?
– Страх! Я уже рассказывал вам. Завод приносит огромные деньги, а чудодейственная сила воды построена на обмане, на обычной болезни нашего священника. Я не знаю подробностей, как все происходит, как делают розовой воду из источника, выдавая ее за освященную кровавыми слезами. Но точно знаю, что владелица завода и священник боятся лишиться своего дохода, раскрыть свою тайну из-за того, что московский чужак в поселке задает неудобные вопросы, заходит, куда не положено заходить без приглашения. И местных они настраивают против вас. Это, – врач кивнул на свежие швы на лице полковника, – может быть только началом еще больших неприятностей.
– Вы сможете повторить свои слова на протокол, официально?
– Да… – Горев тяжело вздохнул. – Я мечтал все это время рассказать о тайне официально, уничтожить завод, священника, его хозяйку. Развалить их слаженный бизнес. Моя дочь… она… попала в аварию… Вернее… – Старик, прежде чем начать свой горький рассказ, говорил так, будто решался прыгнуть в ледяную воду.
Один из грузовиков, что возят живую воду, сбил мою жену и дочь на дороге, когда они шли в церковь. Жена была верующей, без фанатизма, но церковь посещала. В тот день была Пасха, и они шли на утреннюю службу, чтобы освятить яйца и кулич. Жена отлетела к обочине, а дочь угодила под машину. Она еще жила потом два дня, находясь в коме. Все два дня жена омывала ее этой чертовой водой, пыталась напоить, залить ей воду в рот пипеткой. Мне приходилось оттаскивать ее, давать снотворное, чтобы она не залила моей девочке легкие. Но моя жена сошла с ума, она больше не верила в меня, в медицину, в науку. Она ждала чуда, ждала помощи бога. Пила воду сама, мыла ею пол в реанимационной палате, ежедневно приводила священника читать молитву и окроплять чудодейственной водой двери палаты. И он приходил, молился, тряс своей кистью у меня на глазах. Зная, что я в курсе его болезни. Он врал моей супруге в глаза, обещал ей чудо и при этом понимал – я знаю о том, что нет никакого чуда, нет никакой надежды на спасение!
После того как моя дочь умерла, владелица завода сделала пешеходный переход через шоссе к воротам церкви… Жена жива до сих пор, только она в психиатрической районной больнице. Каждый месяц она просит меня привезти ей священную воду. И я привожу. Тридцать бутылок, по одной на день. Она пьет только эту воду. Пьет, молится, ждет и верит, что вода сделает чудо – вернет ей нашу дочь, воскресит, как Христа. А я не верю… Не верю больше в чудо, в прощение. Не верю людям, не верю в справедливость и торжество закона. Единственное, во что я верю, в то, что встречусь с моей доченькой после смерти. И жду ее, жду свою смерть с радостью и нетерпением. Здесь, на земле, мне нечего бояться. Что охрана Семеновой убьет меня за то, что я рассказал ее секрет? Я поблагодарю их, они ускорят такой желанный конец моей жизни. Если можно помочь жителям поселка, освободить их из этого негласного рабства, то я готов все повторить официально. Если кто-то кроме вас захочет меня слушать. Повторю, мне нечего терять, я ничего не боюсь и готов выступить в суде, чтобы мошенники, торгующие надеждой и верой в чудо, были наказаны. Но простите, Лев Иванович, я не верю, что это произойдет. Слишком сильна власть денег, и она сильнее закона. Государственного и человеческого. По крайней мере в нашем поселке. Поэтому и предлагаю вам уехать, а не мараться в местной грязи. Она липкая, проникает прямиком в душу.
