– Берендеи! – не дослышав, о ком речь, бухнул кто-то, как в колокол. – Потопим всех греков в Вытекле!..
– Я те потоплю! – зычно прикрикнул подоспевший с дружиною боярин Блуд Чадович. – С греков пошлина в казну идет!..
– А им, толстопузым, мошна дороже солнышка! – прозвенел в ответ молодой дерзкий голос.
Запахло смутой. Храбры нахмурились, сдвинулись поплотнее вокруг боярина, подергали на всякий случай сабельки в ножнах – вдруг примерзли? Трепетали огоньки в скляницах греческих ламп, трещали запрещенные смоляные светочи. До смуты, однако, не дошло.
– Да чего гадать? Волхвов спросить надобно! – сообразил вдруг Кудыка.
– Вер-рна! Тащи сюда волхвов! Мы их, понимаешь, кормим-поим, а у них вон и солнышко не встает!..
– Ну ты с волхвами-то… побережней!..
– А чего их теперь беречь? Солнышка-то так и так нетути!.. Проспали солнышко!..
Заполошно взвыла какая-то баба, а за ней и все прочие.
– Тихо! – орал, продираясь сквозь толпу на дырявых локтях, Шумок, прозванный так давно и неспроста. – Ти-ха!.. Виноватых ищете? Сами виноватые!.. Солнышку от вас жертвы надо, а вы что ему жертвуете? Чурки резные?..
Толпа ухнула нутром, заворчала угрожающе.
– Ну ты полегче, насчет чурок-то!.. За чурки, знаешь…
– Берендеи! Да что ж это? Идольцев резных чурками зовет!..
– На чертоплешину [16] давно не нарывался?
– Да погоди, может, что дельное скажет!..
Шумок полез на плотный сугроб, то и дело проваливаясь, ища места повыше и покрепче.
– Куколок-берендеек режете? – зловеще спросил он, утвердясь. – А что они означают, куколки-то? Берендейки-то!
– Берендеек и означают, – сердито ответили из толпы.
– Вот! – закричал Шумок, заслоняя звезды воздетыми над головой мохнатыми рукавицами. – Вот она, жадность-то людская! В прежние времена для солнышка берендейку выбирали, и не абы какую, а самую что ни на есть молодую, пригожую!..
– Да это когда было?
– Да когда бы ни было!.. А теперь? Что ж оно, солнышко-то, слепое? Идола деревянного от живого человека не отличит? И ладно бы хоть в рост в берендейский резали, как раньше, а то ведь совсем уже стыд потеряли – режут куколок с локоток!..
В запальчивости Шумок отрубил на правой руке размер куколки, и толпа взревела от обиды. Очень уж оскорбительным вышло у него это движение.
– Да отшелушить его на обе корки!..
– Вот из-за таких-то и солнышко вставать не хочет!..
– Боярин, чего смотришь? За виски да в тиски!..
Блуд Чадович стоял в раздумье, уперев бороду в грудь, отчего и вовсе стал похож на зубра. Ежели, конечно, сбоку смотреть.
– Ты… – начал он, бросив на Шумка из-под тяжелой боярской брови недобрый взгляд, и толпа стихла. – Ты давай не петляй. Прямо говори: куда клонишь-то?..
Шумок приосанился, огляделся. Шеенка – тонкая, сам сморчок сморчком, весь вывихнутый, изломанный. А горло, не иначе, луженое…
– Человеческой жертвы хочет солнышко! – объявил он ликующе.
Толпа оторопело моргала заиндевелыми ресницами. Ойкнул девичий голос.
– Вот тебя и принесем сейчас, – кровожадно пообещала Шумку богатырского сложения баба, и все неуверенно взгоготнули. Потом вдруг задумались, переглянулись и, приподняв смоляные светочи, пристально всмотрелись в Шумка.
– Эй! Вы что это?.. – Он попятился и тут же провалился в сугроб по пояс. – Нашли берендейку!.. Кто ж мужиков-то в жертву приносит?..
Нет, в жертву, конечно, Шумка приносить бы не стали, а вот потоптать, как водится, потоптали бы. Спасло чудо. На мохнатые снежные крыши с замороженным над трубами дымом лег внезапно нежный розовый отсвет. Шумно выдохнув по клубу пара, повернулись к востоку. Там, над обозначившейся вдруг зубчатой синеватой цепью Кудыкиных гор уже разгоралось алое зарево, а через несколько мгновений явилось, взмыло в небо долгожданное солнышко.
