Мы приобретем доверие со стороны крестьян одним декретом, который уничтожит помещичью собственность. Крестьяне поймут, что только в союзе с рабочими спасение крестьянства… У нас имеется та сила массовой организации, которая победит все и доведет пролетариат до мировой революции.
В России мы сейчас должны заняться постройкой пролетарского социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция!
Зал радостно гудел, хлопал в огрубелые ладоши, хотя трудно было понять, что выкрикивает этот картавый оратор. Но самый темный солдат вдруг ощутил себя лицом значительным, тем, кто был ничем, но скоро якобы станет всем.
2
Бунин стоял у окна вагона. Поезд при подъезде к Москве несколько замедлил ход. Мимо мелькали знакомые дачные поселки, деревья с обнаженными ветвями, убранные поля.
Потом началась окраинная Москва с ее приземистыми домами из обожженного темно-красного кирпича, домами, которые строили с расчетом на внуков и правнуков. На крутом холме показался белокаменный красавец – Андроников монастырь, за могучими стенами которого покоится прах великого иконописца Андрея Рублева.
Въезжая на мост, под которым текла сонная Яуза, поезд дал раскатистый гудок. На вязком берегу, утопая копытами в грязи, стояла рыжая в белых пятнах корова, размахивавшая несоразмерно длинным хвостом. Задрав голову, она трубно мычала.
И вот последние приметы, за которыми сразу же начнется дебаркадер, – завод Федора Гакенталя и два крошечных мостика над Сыромятниками.
* * *
Бунин, едва выйдя с женой из вагона, заметил неестественное, чуть ли не праздничное возбуждение вокзальной толпы. Все чувствовали себя детьми, любующимися пожаром. В городе, судя по множеству признаков, творилось что-то необыкновенное.
То и дело попадались небольшие вооруженные отряды рабочих и солдат. На рукавах у некоторых краснели повязки. Мелькали кумачовые флаги. Старались попадать в ногу, распевая несуразицу:
Мы жертвою пали в борьбе роковой…
Хотел купить газеты, оказалось, что почти все запрещены большевиками. Настроение было окончательно испорчено.
До Поварской добрались без приключений. Остановились в доме под номером 26 во второй квартире – это слева на первом этаже.
Бунин отправился принимать ванну, а Вера побежала в банк – забирать деньги. К вящему удивлению мужа, она вернулась сияющей: ей удалось получить весь остаток – восемь тысяч рублей.
На следующий день Бунин позвонил в Елец Барченко:
– Василий Ксенофонтович, мой портфель…
– Да, конечно! Сегодня отправлю ночным двести первым поездом. Отдам обер-кондуктору.
* * *
С каждым днем и, пожалуй, даже с каждым часом в Москве нарастало противостояние законной власти, образовавшей при Думе Комитет общественного спасения, и большевистских заговорщиков, назвавшихся «Военно-революционным комитетом».
Каждая сторона заняла выжидательную позицию. Только благодаря этому в первые дни после захвата Лениным власти в Питере и в Москве обошлось без кровопролития.
И все же, когда в полдень 27 октября Бунин собрался на Курский вокзал, Вера твердо заявила:
– На дворе беспокойно! Я пойду с тобой.
Вздохнув, Бунин согласился.
Поезд из Ельца безбожно опаздывал.
Бунин нетерпеливо прохаживался по перрону, сердился, ругался:
– Где это видано! Третий час жду. Это большевистская власть так началась. Никогда прежде поезда не опаздывали. Сколько еще нам киснуть тут? Без-зобразие!
