– Я абсолютно занят, – сказал он на чрезвычайно американском английском, и рассмеялся, демонстрируя обременённые дамами руки. Я просто впилась взглядом в его спину, непокрытую кепкой часть затылка, шею, уши…. Он повернулся влево, забирая три посадочных талона, игриво поблагодарил девушку и удалился, так и не повернувшись ко мне хотя бы в пол оборота. Я старалась успокоить удары сердца, вдох-выдох, вдох-выдох. Никогда за все годы, прошедшие с момента нашего с Мишей расставания, я не видела никого столь же похожего на него.
– Ваш паспорт? – спросила девушка у стойки.
Я сдала чемодан в багаж, получила посадочный талон и быстрым шагом направилась к выходу на посадку. Дойдя до ворот с нужным номером, я огляделась. Две голландские «курицы» тут как тут, сидели в креслах, ожидая приглашения на посадку. «Спортсмена» нигде не было видно. «Может, померещилось, – подумала я, – а он сейчас стоит здесь, среди ожидающих рейс, и просто снял свой кепарик.»
Не желая ни в чём убеждаться, я прошла к стойке небольшого кафе. Воспоминания о первом муже, о его семье, были болезненны для меня, и я постаралась переключиться. Заказав кофе «американо» и пятьдесят грамм Арманьяка, и посмотрела в окно, ожидая увидеть Боинг малазийских авиалиний и трубу, по которой мы все попадём на его борт. Означенный Боинг я увидела, но на лётном поле и в значительном удалении. «Стронно, а почему не в рукав, – подумала я, – Выход свободен, не час-пик…» Я часто улетала из Зальцбурга, и ни разу нас не возили к самолёту на автобусе. «Всё сегодня как-то не так,» – отметила я.
И решила выпить по этому случаю коньяк. Проглотив одним глотком свои пятьдесят грамм, я ощутила тепло, пробежавшее по телу. «Всё будет хорошо, – подумалось мне, – Что было, то прошло». Я протянула руку к чашке кофе, собираясь высыпать в неё длинный пакетик коричневого сахара.
Рядом с чашкой находился загорелый мускулистый бицепс, отороченный чёрной тенниской, а локоть упирался в кофейную стойку. Я подняла глаза, мой бывший муж, или «человек, очень-очень похожий» на него, стоял слева от меня, правда кепка на голове уступила место непроницаемым тёмным очкам. Он пододвинул мне мой кофе, улыбнулся, и сказал с тем же невнятным произношением жителя Техаса:
– Холодный кофе отвратителен, не правда ли? Сейчас объявят посадку, так что глотайте так же, как Ваш коньяк.
Я послушалась, как в забытьи, и поставила чашку на столик.
Миша, а это был определённо он, незаметно сжал мой мизинец. Это был наш условный знак двадцатипятилетней давности. Но я его помнила, конечно же, кто же забудет свою юность! Я должна была ему подыграть в розыгрыше, не «ломать картинку».
Рефлексы юности тоже незабываемы, и я ответила ему по-английски:
– И давно Вы из Техаса? – Я просто не знала, что сказать.
– Я уехал оттуда как раз вовремя, чтобы найти Вас здесь! Поездка обещала быть скучной, если бы не эта встреча. – Он говорил естественно и раскованно, но я помнила о знаке и немыслимость ситуации напоминала нелепый сон, в котором я застряла.
Вдруг с другого конца зальчика, в котором мы все томились, меня окликнули:
– Инга, это Вы? Как приятно видеть Вас снова! – мой коллега профессор Кетруб из университета в Мюнхене, приближался к нашему столику.
Миша склонился ко мне почти интимно, и сказал так, чтобы Кетруб слышал:
– Столь красивой женщине утомительно путешествовать одной!
