Крапивой отхлестает? Не думаю. Она только грозится. На самом деле крапивой нам досталось только один раз, когда мы бросались с заброшенной колокольни пакетами с водой и попали в священника и его жену. Бабушка тогда себе самой сильнее руку обожгла, чем нам ноги, не захочет повторять.
Родителям пожалуется, а они возьмутся за ремень? Так тоже только один раз было; и вообще, родители, может, в эти выходные ещё и не приедут.
Но если приедут…?
«Давай играть, как будто мы дети подземелья», – предлагаю я.
«Это как?».
«Оденемся в грязную одежду, в волосы репейников напихаем. Лицо грязью намажем, палки возьмём и пойдём босиком по деревне. Будем к людям стучаться, они нас будут кормить. Переночуем где-нибудь на сеновале и дальше пойдём. Люди детей любят. И липу можно будет не собирать. Никогда».
Сказано – сделано. «Бабушка, готово! – кричит Катька. – Мы в туалет и гулять!».
На самом деле, мы проносимся мимо туалета и забираемся на чердак. Тихо-тихо, чтобы не греметь и не топать (бабушка в сенях услышит) подбираемся к мешкам со старой одеждой. Катька уже скинула платье. Через окошко пробирается солнечный луч; в нём золотятся пылинки и падают на Катьку. В потоке искр тоненькая Катька похожа на принцессу с другой планеты. Я засматриваюсь и ненадолго перестаю копаться в мешках.
«Давай быстрее, а то вдруг застукают!».
Мы достаём две пары брюк, их приходится закатать до половины. Толстые бублики у ступней мешают, но это ерунда, может, потом отрежем. Катьке даю жилетку, она ей до колен. Себе хватаю пиджак. Так, ещё вот эти шляпы; ремень мне, чтобы брюки не спадали; Катька верёвкой обойдётся. Ну-ка, а это что такое? Авоська? Пригодится. Вдруг нам кто даст еды с собой.
Мы быстро расплетаем косички, трясём головами, нахлобучиваем шляпы, смотрим друг на друга и еле удерживаемся от смеха. Осталось испачкать лицо. Я погружаю пальцы в толстый слой пыли на полу чердака. Так, теперь поплевать на ладошки, провести по щекам…
«Ну как?», – спрашиваю.
«Странно», – честно говорит Катька. – «И вид у тебя не очень голодный».
В ответ Катьке громко урчит живот.
«Ладно, пошли».
Через дальнюю калитку на огороде – чтобы бабушка не заметила – выбираемся на свободу. По дороге прихватываем парочку репейников. В волосы и на одежду.
Катька слепляет оставшиеся репейники в большой комок. «Смотри, – говорит, – какая штука получилась. Цеплялка для людей. Если с кем-то не хочешь расставаться, можно его раз – и прицепить к себе. Насовсем». Она протягивает руку и цепляется репейниковым комком за мой пиджак. «Вот так!».
Тихо, на улице никого. Похоже, обедают. Живот урчит снова.
«И теперь что?», – кажется, Катька уже не очень уверена в том, что я придумала классную игру.
«Теперь надо к кому-то постучаться и сказать «тётенька, нам кушать хочется, подайте на пропитание».
«Но к кому? Нас тут все знают».
«Пойдём к бабе Нюре через улицу, она всё равно всех путает».
Баба Нюра и правда не знает деревенских детей по именам. Ко всем обращается как «милок». В магазин ходит редко, с соседями не общается. Самый безопасный вариант.
Я стучусь в дверь.
– БабНюр…, – начинает Катька.
– Тсс, – тыкаю её под рёбра я. – Тётенька, кушать хочется, подайте на пропитание».
– Сейчас, милок, сейчас, – баба Нюра ныряет обратно в избу. Давно хотелось посмотреть, что у неё там, но заходить как-то неудобно.
Она выносит горбушку хлеба и два яблока.
– Вот, родненькие, вот, кушайте.
