Но в тот день всё шло как-то не так, об этом подумала женщина, увидев прямо на поросшей травою дороге мужика на телеге. Он истово подгонял гнедого мерина, стараясь поскорее проехать эти «про́клятые места»! Увидев впереди лошадь с хозяйкой, седок привстал было, вглядываясь во встречных.
А женщина тем временем увела свою лошадь в густую высокую траву, словно бы освобождая встречному дорогу, на самом деле она постаралась, чтобы трава скрыла от посторонних глаз её странную «поклажу» с повязкой на голове.
– Бабка Марья, ты что ли? – издали закричал мужик, разглядев встречную из-под мозолистой ладони, приложенной ко лбу козырьком, – Ты это откель вертаешься? И не боязно тебе, место-то какое…
– Место как место, – ворчливо ответила Марья, прозванная в Погребцах Бондарихой по умершему тому лет сорок назад мужу, – Чего его бояться?! А откель вертаюсь, так то моя забота! Езжай куда ехал, да погоняй скорее, как бы тебя черти тут не споймали!
Мужик, доехав уже до бабки Марьи, испуганно и сердито глянул на неё, но мерина своего пришпорил, и вскоре его телега заскрипела, забренчала по бревенчатому настилу старого моста, увозя суеверного седока.
Бабка Марья не слышала, как тот пробурчал, проезжая мимо и покосившись на неё:
– У, вот же старая! Недаром говорят, что она ведьма, потому на выселке и живёт!
Бабка Марья Бондариха жила на выселке верстах в пяти от деревеньки Погребцы. Ей не было и тридцати, когда она овдовела, с той поры осталась она одна на большом подворье мужа, занимавшегося бондарством. Только если раньше ехали на выселок телеги за бочонками и большими кадками, то после смерти мастера дорога туда почти заросла. Сама Марья была родом из Елашихи, которая от Погребцов в тридцати верстах, а в Елашихе про Марьину бабку с почтением и страхом говорили – «она ведает». Теперь и Марья ведала травы и коренья, только вот людям помогала с неохотой, зная пересуды о себе в Погребцах. А с «лёгкой руки» отца Игнатия в Погребцах бабку Марью звали ведьмой.
– Ить, оно как? – вопрошал отец Игнатий при любой оказии, – Любая хворь, она что? Она нам во благо дана, дабы душу нашу испытать и излечить! А которые-то ищут спасения от хвори не в молитве истовой, а в бабкиных присловьях! Дело ли это? Нет, не дело!
Жители Погребцов согласно кивали и осуждающе качали головами. До тех пор, пока какая-нибудь хворь не приключалась у самих, или родных, вот уж тогда как-то забывались проповеди отца Игнатия, суетливо собирался узелок с подношением и опасливо озираясь пробирался кто-то по-за околицей на старую дорогу, ведущую на выселок.
Особенно не любил отец Игнатий, когда вопреки всему, при помощи бабки Марьи появлялся на свет младенец, который и родиться-то должным образом не мог… Потому как на всё воля Божья, твердил он матери и родне, которые приносили ему такого младенца крестить.
– Не приняли вы волю Господа, прибегли к помощи богопротивной, можно ли мне совершить крещение… не ведаю я того! – возведя глаза к образам, говорил отец Игнатий.
Только однажды не заприметил он, что в Крещальню пришла сама бабка Марья и стоит тихонько у двери. А когда начал он свою «отповедь» чудом выжившей роженице, с испугом смотрящей то на него, то на своё дитя, тут и подала Бондариха голос:
– Ежели на всё воля Божья, что несомненно так и есть, так не Его ли волей оказалась я у них в избе, не Его ли велением смогла спасти младенца? Без веления Божия ничего на земле не творится, али ты, батюшка, в том имеешь сомнение? Молиться тебе нужно… и я о тебе помолюсь!
