Сталин моментально вскинул на Шапошникова пронзительный взгляд желтых глаз.
– Вы действительно считаете, что война начнётся со дня на день?
Шапошников повернулся спиной и карте, и подобрался.
– Судя по концентрации немецких войск на направлении главного удара и по той лихорадочности, с какой поляки собирают силы, нападения Германии следует ожидать в ближайшие семь – десять дней. Для демонстрации мускулов, сил, что сосредоточены немцами – чересчур. Военная машина запущена – и остановить её невозможно.
Сталин медленно прошёлся мимо Шапошникова. Взгляд его был тихим и задумчивым. Трубка дымилась в полусогнутой руке – и вождь не торопился припадать к мундштуку.
– «Семь – десять дней»… Значит – с первого по пятое сентября…
Глаза Сталина вернулись на лицо Шапошникова.
– Борис Михайлович, как, по Вашему мнению, будут развиваться события?
Шапошников сделал почти строевой поворот к карте.
– Полагаю, товарищ Сталин, что кампания будет носить скоротечный характер.
– Вы не верите в помощь Англии и Франции? – двинул бровью Сталин.
– Имеющаяся у Разведуправления информация, товарищ Сталин, не позволяет сделать такой вывод. Никакой мобилизационной и оперативной активности ни в Англии, ни во Франции не отмечено.
– Союзники будут имитировать кипучую деятельность? – усмехнулся Сталин.
Начальник Генштаба мягко улыбнулся.
– И не слишком усердно, товарищ Сталин. Скорее всего, участие Франции и Англии в судьбе Польши ограничится дипломатическими шагами.
– Не обязывающими их ни к чему конкретному, – блеснул стёклами очков Молотов.
– Похоже, что так, – кивнул головой Шапошников. – Ни Англия, ни Франция не станут упираться ради Польши.
Сталин бросил заключительный взгляд на карту – и повернулся к Начальнику Генштаба.
– Ваш прогноз, Борис Михайлович?
Взгляд Сталина был требовательным, пусть и смягчённым доброжелательным голосом. Но Шапошников не побежал глазами ни в сторону, ни на потолок. Как профессиональный штабист, он не был лихим рубакой, но врождённая порядочность и профессиональный долг обязывали его говорить правду всегда. Как минимум – всегда, когда это требовалось интересами дела. Даже – вразрез с мнением вождя. Честность в общении со Сталиным не предполагалась обязательно прямолинейной – но обязательно предполагалась. Задачу несколько облегчало уважительное отношение вождя, безусловно, доверявшего Начальнику Генштаба и считавшегося с его мнением.
– Я думаю, товарищ Сталин – две-три недели. Сопротивление в приграничных районах будет преодолено за первые день-два – и поляки начнут отступление по всему фронту от севера и до юга. И это не будет плановым переходом к стратегической обороне.
– Иначе говоря, поляки побегут?
– Да, товарищ Сталин. Польская армия не готова оказать немцам организованное сопротивление. Отдельные части, конечно, будут сражаться: польский солдат – крепкий солдат. Но военное руководство у Польши – откровенно слабое, техника устаревшая, да и той не хватает. Но главное, чего не хватает: государственной воли для организации и ведения отечественной войны. Правительство сбежит сразу же, как только немцы выйдут на подступы к Варшаве. Так, что – три недели максимум, товарищ Сталин.
– «Три недели максимум»…
Сталин задумчиво провёл мундштуком трубки по кончикам усов.
– Ты слышал, Клим?
Ворошилов немедленно поднялся на ноги: дружба – дружбой…
– Наркомат готов к такому развитию событий, Коба. Генштаб уже разработал план действий на случай вторжения Германии.
