Нет, вождь тогда не предложил наркому «выйти вон», а всего лишь разрешил ему удалиться. Но оказалось, что не предложил он это только вслух: через пять дней, третьего мая, Литвинова «попросили» с поста наркома иностранных дел. «За недостаточную ширину кругозора» и «неправильное поведение». И это правильно – и сразу же – поняли в Берлине. А тут ещё – назначение главой НКИД самого Председателя Совета Народных Комиссаров: более чем прозрачный намёк. Де-факто Москва приоткрывала дверь Берлину – и дипломатический натиск на СССР с «предложением руки и сердца» усилился.
Теперь для Берлина не было более важной задачи, чем «обращение Савла в Павла». И не одного «Савла» – сразу двух. Как итог: с мая по август между Москвой и Берлином состоялось десять «стратегических» встреч разного формата и уровня представительства. С немецкой стороны в них участвовали посол Шуленбург, статс-секретарь Вайцзеккер, заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики МИД Шнурре, советник МИД Хильгер. В одной из встреч принял участие сам рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп. Гитлер также не остался в стороне от «дела заверений в любви и дружбе»: двадцать шестого июля Карл Шнурре ужинал с советским поверенным в делах Астаховым и тогрпредом Бабариным по личному указанию фюрера.
Но и Москва не ударила в грязь лицом: в контактах с «немецкими партнёрами оказались замешаны» глава правительства Молотов, нарком внешней торговли Микоян, поверенный в делах Астахов. Только Молотов трижды принимал у себя немецкого посла: третьего, пятнадцатого и семнадцатого августа. В первую встречу, третьего августа, граф Шуленбург целый час посвятил «делу посвящения» советского премьера в свой план от двадцать шестого октября тридцать восьмого года. Он и не предполагал о том, что Молотов и сам мог бы посвятить графа в «план Шуленбурга».
И напрасно министр иностранных дел Италии граф Чиано винил себя «в разглашении государственной тайны». О «плане Шуленбурга» в Москве было известно задолго до июньских откровений итальянского министра. «Постановке в известность» – со всеми деталями – Москва была обязана товарищам из группы Шульце-Бойзена – Харнака: советская агентура проникла даже в сферу военного планирования германских Вооружённых Сил.
Но услышать о плане «в пересказе доброжелателей» и «из первоисточника» – «две большие разницы», как сказали бы в одном южном городе СССР. Тем более что фон Шуленбург был не только настойчив, но и искренен. Старый граф, который за свою жизнь уже «по третьему кругу» отбывал дипломатическую повинность в России, искренне верил, как в перспективы советско-германского сближения, так и в перспективы советско-германского размежевания в вопросе соблюдения интересов друг друга. Имеющиеся противоречия, по мнению дипломата с тридцативосьмилетним стажем, не являлись неразрешимыми.
Его настойчивость принесла свои плоды: на встрече пятнадцатого августа Молотов впервые согласился рассмотреть идею пакта о ненападении. Не от хорошей жизни согласился и не по одной лишь причине избыточной настойчивости старого дипломата. Больше всего «порадели» мистер Дрэкс и мсье Думенк: господа уже четвёртый день «переливали из пустого в порожнее». В свете этого мероприятия перспективы Москвы с каждым днём «переливания» вырисовывались всё отчётливее. Ей оставалось либо «таскать каштаны для чужого дяди», либо самой позаботиться о себе с предоставлением аналогичной возможности всем остальным.
