«Зависимость шага, угла наклона и скг'учиваемости кавитационной спиг'али-улитки, а также её г'адиуса от числа „пи“ уже научно очевидна, но статистически пока не устойчива в своих научно доказанных пг'оявлениях. Очевидно, это как-то связано с бесконечно неопг'еделённой конечностью самого числа „пи“,» – картавя, говорил Брехман своим коллегам, явно имевшим виды на его лабораторию, и испытующе смотрел им в глаза, мол, сколько ещё эта гипотеза протянет.
В институте это за глаза называли «Брехман запипикал тему».
«Число „пи“, число „пи“! А не пи… ликаешь ли ты, канифоль вонючая, на скрипке?» – явно читалось в глазах Долбоколова, на чьём столе Семён Наумович к своему ужасу недавно обнаружил таблицы Брадиса и логарифмическую линейку. Тому оставалось привезти из загранкомандировки двадцатиразрядный калькулятор, чтобы вплотную подойти к решению конечности числа «пи». И тогда, Брехман аж вспотел при этой мысли, всё – пи… три четырнадцать, то есть, приплыли! И можно получать полноценный пи… стон по беспартийной линии за увод партии и научной мысли от стратегической линии.
Семён Наумович даже не предполагал, сколько слов в русском языке, оказывается, содержат код «пи». Помимо «пистона», число 3,14 присутствовало в «пианино», «пиво», «пиджак», «пижон», «пинок», «впиндюрить», «пидарас» и «пидставу». Самиздатовский словарь русского мата отводил не менее двадцати страниц мелким шрифтом для гнездовой ячейки «Пи». Символ тамплиеров, роза, неожиданно получила массу интерпретаций на русском языке! Вот тебе и магия! Брехман обнаружил даже русский вариант своей, как он наивно полагал, композиторской фамилии.
«Пи… звезда… болов, – холодея, прочитал в словаре Брехман. – А ведь Долбоколов, шлемазо, именно так и назовёт меня, если…»
2. Глава о научном кризисе. В шаге от провала и чудесное спасение
– Если вы мне не дадите аспиг'анта, то я один не могу отвечать за успешное окончание моего научного экспег'имента и испытаний пег'вой модели кавитатог'а, не говог'я уже о сг'оках полномасштабного внедг'ения кавитатог'ов в наг'одное хозяйство и пег'еходе к их пг'омышленному пг'оизводству! – на следующее утро Брехман заявил Кильману.
– Семён Наумович, – в сообразительных глазах завкафедры замелькали беспокойные искорки нежелательного соучастия. – Не дурак! Мы все вместе сейчас пойдём к директору института. Хотите и парторга прихватим, а?
Ни директор, ни парторг, естественно, не хотели становиться соучастниками срыва программы кавитации в национальном масштабе. Уже через час в лаборатории НЛНХиПК перед Брехманом стояли три студента выпускного курса. Лёня Шульман с факультета водных путей сообщений и задвижно-раздвижных гидроузловых сооружений, по понятным причинам, у Семёна Наумовича энтузиазма не вызвал – слишком много пятёрок в зачётке. И, вообще, подозрительно подготовленным оказался этот Шульман. Сразу полез копаться в числе «пи» и приплёл ещё Да Винчи. Нет, с таким аспирантом рискованно – можно легко вылететь из лаборатории, минуя должности лаборанта, уборщицы и кладовщика.
Вторым кандидатом был Ашот Ошиганян. Всё бы ничего, и даже его репутация по женской линии, пожалуй, не испортила б аспирантской анкеты. Подумаешь, родом из Пицунды. Ну и что, что всех девчонок в институте, начиная с первокурсниц и кончая замужними аспирантками, перекатал на дядюшкиной «Комете» в Гаграх! Но ставка лаборанта-стажёра дополнительно к стипендии выглядела жалкой подачкой по сравнению с безграничными коммерческими перспективами, которые открывал каждый год черноморский курортный сезон. Против армянской семейной династии каботажников и капитанов прогулочного и развлекательного флота не попрёшь.
