– Всё деревня да деревня, поля да леса, а тут – горы! Уж больно мне картинка на папиросах «Казбек» нравилась, решил своими глазами взглянуть на горы, которые там нарисованы. Вот и глянул, нечего сказать…
Несмотря на свой несчастный вид, Степан не терял присутствия духа и без всякого стеснения заигрывал с женщинами.
– Стёпка, я на Кавказе хотела на настоящих джигитов посмотреть, – смеясь, говорила ему весёлая санитарка Валька, – а тут, оказывается, самый главный джигит ты – курносый да рыжий. Хорошо хоть, привязанный, а то боязно было бы и в палату заходить.
– Ну и что, что рыжий, – скаля свои редкие зубы, парировал Стёпка, – а ты подойди поближе, уже я тебя здоровой-то рукой приголублю.
«Хорошо ему, – думал про себя Руслан, – руки у него целы. С руками можно жить. Вот недавно сосед справа, как бы невзначай, вслух газету читал, где про лётчика, лишившегося на войне двух ног, писали. Как он ходить на протезах научился, как опять в полк вернулся и снова летать начал. Но ведь у него руки целы, а я практически без рук. На правой нет кисти, а левая – так посинела и болит, что нет никакой надежды на её спасение. К тому же у лётчика стимул к жизни был – вернуться к любимому делу, моё же любимое дело – горный туризм – для меня закончилось навсегда. Даже если и сохранится рука, то всё, что смогу, – это утку себе самостоятельно поставить». Мысль о том, что можно прожить за счёт женщины, была для него совсем невыносима. Кавказец, а тем более мусульманин с молоком матери усваивает своё предназначение на земле: кормить семью. Не менее отвратительны были мысли и о попрошайничестве. Был у них в городе известный всем безногий инвалид, прочно обосновавшийся при входе на колхозный рынок. Он выставлял напоказ свои культи ног и сиплым от постоянного пьянства голосом просил помочь инвалиду Красной армии, жертве Антанты. Весь город знал, что никакой он не ветеран, а заблудшая душа, по пьяному делу попавшая под колёса маневрового паровоза, но милостыню подавали, пытаясь прикинуть, сколько же собирает инвалид, если каждый день водку у всех на глазах закусывает колбасой, купленной в коммерческом магазине, недоступном большинству из горожан.
Одна мысль о том, что и он, обнажив свои увечья, сядет с протянутой рукой, была Руслану совершенно ненавистна, но страшнее всего были для него мысли о близости с женщиной – теперь, когда он стал калекой. В первые дни осознания своей беды, стоило ему забыться тяжёлым сном, ему снилось злое лицо Норы, которое кричало:
– Никакой ты не жеребец, а жалкий обрубок!
Очнувшись от этого кошмара, он поймал себя на мысли, что хорошо было бы, если бы от пережитого стресса навсегда ушло желание. Так было бы проще. Но по мере того как заживали раны, всё яснее становилось, что эти надежды напрасны. В одну из ночей приснился ему сон, где он, ещё здоровый и сильный, сидел у костра на одном из горных перевалов. Напротив, него, освещённая пламенем костра, сидела Доцентша, но не та жёсткая и мужеподобная, какой он помнил её, а красивая и женственная. Странно растягивая слова, она говорила:
– Мой славный мальчик! Ты зря думал, что стал мужчиной с этой глупой курицей Ольгой. Такие, как она, на это не способны. Это я была у тебя в палатке, потому что хотела тебя весь этот длинный поход, а я всегда делаю то, что хочу! Я хочу, хочу тебя!
– Но я калека…
– Ну и что же, ты настоящий мужчина, и этого у тебя никто не отнимет.
