Грамотеи тоже изредка к революции примыкают, бывает. Стратегии разрабатывают, тактики, пользуются уважением у коллег. Ан – нет! Затосковал чего-то, написал извещение, простите – завещание, в петлю залез, и ногами взбрыкнул. Или полчерепа себе снес. Разочаровался в идее. Особенно, если в это время добровольные помощники, ухмыляясь друг другу, на каждой ноге повисают или ствол направляют в височную кость, чтоб не промахнулся.
Образование и богатство – не две стороны одной и той же монеты, номиналом в «одно благосостояние». Первое, как правило, может быть совсем лишним.
Вот поэтому и рвутся в призрачный мир толстосумов любой голодранец из Гаити, Сомали, Чучни или Индии. В случае успеха они там будут в своей тарелке. Презрение к чужой смерти, абсолютное недопущение своей – велкам в революцию, дружок.
Однако Пашка понимал, что выйти из создавшегося положения им возможно лишь только тогда, когда сами начнут играть по правилам этих революционеров. Это значит уподобиться этим бездумным черным парням с оружием в руках. Ой, как все это неприятно!
Идея того, что их рьяно бросятся выкупать в самое ближайшее время – просто набор слов, не более того. Может быть, за капитана и старшего механика поборются. Они ж граждане Europe Union. За филиппинцев их профсоюз ляжет костьми – тоже вероятно. Но они с Юрой вряд ли могут рассчитывать на внимание государственных мужей. Разве что в рекламных целях каких-нибудь. И то, если в ближайшее время намечаются выборы. Но сейчас, вроде бы, с этим затишье. Электорат, так сказать, еще только начал переваривать тех, кого в прошлый раз успел навыбирать.
– Боцман! – окликнул он главаря урчел. – Что там с раной у кадета?
– Ничего особого, – ответил тот. – Выглядит неопасной. Кровь не течет. Повязки чистые меняем каждый день.
– Жить будет?
– Жить будет.
– Чего же он теперь так часто стонать начал? – спросил опять старпом.
Боцман пожал плечами:
– Домой, говорит, очень хочет. Страшно ему здесь.
– Да. Кому сейчас легко, – вздохнул второй механик. – Пусть не унывает. Слышь, кадет – имя твое, прости, не помню? Нельзя впадать в отчаянье. Скоро мы выберемся отсюда. Живыми и здоровыми. Если, конечно, не будем жрать эту отрыжку обезьян. Вернешься ты под жаркое солнце своей Манилы.
– Он с другого острова, – сказал повар.
– Неважно. Будет еще вприпрыжку скакать под своими филиппинскими пальмами, – добавил Юра и про себя, усмехнувшись, подумал:
«Срывать бананы и спать на макушках деревьев, держась хвостом за ветки».
– Питер, – старпом подошел к деду и присел рядом на корточки. – Можешь ты мне рассказать об обстановке в целом?
Баас как-то странно посмотрел на Пашку, словно собака, нечаянно нагадившая полуторакилограммовую кучу за шторами в гостиной и теперь, вдруг, почувствовавшая свою вину.
– Я не ожидал, что эти чернокожие парни такие агрессивные. Мне тогда показалось, что Юра убил того сомалийца до смерти, – упрятав взгляд куда-то в палубу, забубнил стармех. – Сейчас бы я вел себя по-другому.
– Там что-то произошло? – спросил Пашка.
– Они убивают друг друга. Запросто, – даже передернул плечами Баас. – Если такое творится у них между собой, то за наши жизни никто не даст и гульдена.
– Что с капитаном?
– Да нет, с ним как раз порядок. Поселился в какую-то каюту. В овнеровскую или лоцманскую. Сейчас, поди, душ принимает.
Пашка усмехнулся:
– Ну, недолго ему с водой нежиться осталось. Встанет аварийник – вода закончится, – он снова посерьезнел. – Удалось рассмотреть окрестности: где мы стоим, пути отхода в море, близость населенного пункта, другие корабли поблизости?
