Пожелай он победы твоей стороне,
Был бы я сейчас связан, а ты на коне.
Посмотри, вот кошель, в нём монеты звенят.
Покажи нам залоги и будешь богат.
Хоть ты молод годами, но, вижу, толков.
Станешь важным пашою среди казаков.
А не скажешь… Аркан свой сниму я тогда,
Когда твёрдою станет вода ото льда,
Когда мух снеговых налетит белый рой.
Только ты не увидишь их, глупый герой.
Тебя высушит солнце и высосет гнус,
Но пощады не будет, Аллахом клянусь!»
У Петра голова наливалась свинцом,
Он на турка смотрел с потемневшим лицом.
Резал руки верёвки тугой перехват
И стучало в висках: «Я подвёл. Виноват!
Опоил меня призрачной славы дурман,
Я не выполнил дела. Прости, атаман.
Зря в лесочке густом у излучья реки
Ждут меня из разведки друзья-казаки».
Толстый турок прищурился, сузив зрачок:
«Ну, так что, не раздумал молчать, казачок?»
Тот, сухим языком проведя по губам,
Покачал головой, мол, секрет не отдам.
«Ты, казаче, наверно сдурел от жары?
Но помогут язык развязать комары.
Утром, хочешь не хочешь, секрет нам отдашь» —
Прошипел басурман и полез в свой шалаш.
* * *
Солнце ниже и ниже спускалось в лиман,
Над землёй расстилался белёсый туман,
В этот вечер закат был кроваво-багров,
И звенела победная песнь комаров.
Распознали, подлюки, насколько сладка
И приятна горячая кровь казака.
Дружно взялся за дело безжалостный гнус,
И всё тело горело, как общий укус.
«От, проклятые вороги!» – думал казак —
«Лучше сразу бы вбылы, не мучили так».
Только турки храпят в шалашах до утра,
И им дела нема до мучений Петра.
Он просил: «Хоть бы дождик меня освежил,
Остудил лихоманку искусанных жил».
Но ни облачка нету на небе ночном,
Лишь вдали что-то движется тёмным пятном.
«Ой, Кубань!» – он молился – «Ой, ридна река!
Поможи же мэни, защити казака!»
Нет ответа, а ветер донёс до ушей
Монотонно-печальную песнь камышей.
Смежил веки Петро, выжав слёзную соль.
Забытьё и дремота ослабили боль.
* * *
То не звон комариный, не шум тростника,
Шелест волн ото сна разбудил казака.
Будто на ухо шепчет: «Казаче, поглянь,
Вон идёт наша гарныця дева Кубань».
На невесту Марусю похожа чуть-чуть,
Только косы волнами струятся на грудь,
Мудрость плещется в серых бездонных глазах,
Да запутался месяц в густых волосах.
– Значит, ты услыхала, что ты мне нужна?
«Услыхала, Петруша», – шепнула она.
Ты запомни, что горе твоё – не беда,
Ить защитник земли не умрёт никогда.
И не бойся, коханый, теперь ничего».
А студёные руки ласкали его.
Свежей влагою ветер лицо окропил,
И губами казак её жадно ловил.
* * *
А наутро прохлада окутала лес,
Мелкий дождик на землю струился с небес,
Казака не палил изнуряющий зной,
И он бодрый очнулся от дрёмы ночной.
Толстый турок, зевая, покинул шалаш
И спросил у Петра: «Что решил, делибаш?
Будешь первого снега тут ждать на суку
Или звон золотых всё ж милей казаку?»
Долго шутке смеялся, держась за бока,
А потом заглянул под откос бережка.
Вдруг от ужаса турок стал белым, как мел.
Он, упав на колени, на миг онемел,
А потом закричал, указуя на брег:
«О, великий Аллах! Да откуда тут снег?!
Он гяурам на радость, а нам на беду,
Но я воли твоей супротив не пойду».
Басурманин из ножен достал ятаган
И от страха дрожа, перерезал аркан.
– О, великий Аллах! Твоя воля – закон.
Я неверным сдаюсь вместе с войском в полон.
Коли дал нам Аллах удивительный знак,
Мы готовы идти за тобою, казак.
Вот гора ятаганов, пистолей и стрел.
Мы связались арканом, как ты повелел. —
– Что такое? При чём тут турецкий Аллах?
