Казахстан и Россия: быть ли им в новом союзе, или Фрагменты истории власти и оппозиции в Казахстане, нанизанные на собственную жизнь - страница 11



Позднее (я уже работал в правительстве, и мы почти не общались) это аукнулось Виталию Егоровичу возбуждением уголовного дела, он уехал в Ленинград-Петербург и там его пути затерялись. Вернее, он сам их затерял. Знаю, что он был советником мэра, одновременно занялся богостроительством, ушел в религию – что-то такое.

Не зря Виталий когда-то говаривал: кто женат на татарке, тому автоматически дорога в рай – при жизни уже натерпелся!


Платон в молодости еще и играл в оркестре – подрабатывал. Каков он был исполнитель – не знаю, ни разу не видел его с инструментом. Но организатором был хорошим, и с карагандинскими музыкантами связи поддерживал и при мне.


Много чего по этому поводу рассказывал, особенно фигурировал у него один саксофонист – Сережа.

Приезжают они в Алма-Ату, Платон уже предприниматель, с деньгами, ощущение неограниченных возможностей. А тут как раз навороченный музыкальный магазин, в нем инструменты, о которых они только слышали, среди них саксофон такой-то суперфирмы. Они благоговейно, но с достоинством способных купить смотрят, к ним подходит девушка-продавец, такая же новенькая и волшебно прекрасная. Можно посмотреть? – пожалуйста – а сыграть? – тоже можно!

И вот Сережа на весь магазин выдувает что-то чудесное, все затихают, музыка замирает, и девушка с придыханием спрашивает: «Ну как?» – «Хорошо…», – мечтательно отвечает Сережа, – «будто Вас трахнул…»

А еще Сережа попал в больницу, геморрой, операция, потом процедуры: больной, нагнитесь, больной, раздвиньте ягодицы. На второй день он, в таком согнуто-раздвинутом положении, поворачивает к сестре голову: «кажется, нам пора перейти на «ты»…»


Забегу вперед.

Платон умер несколько лет назад, потихоньку увядал, перестал интересоваться политикой, все более уходил в одну только рыбалку. По-житейски тому виной накопленные болезни, но у меня впечатление, что наоборот – болезни накапливались из-за исчерпания жизненного цикла. Получается, есть какой-то отведенный каждому лимит, перебирать не положено. Перенесенное им из-за меня нападение тоже стало резкой чертой – после него он был уже другим человеком.

И вот, пожалуйста, ничего не уходит бесследно: дело Платона и дружбу с ним продолжил Марат – сосед снизу, тоже музыкант, бывший шахтер и врожденный рыбак. С символическим для меня отчеством – Ауэзович.

Платон Пенхович Пак как-то ставит в своем корейском джипе «Тарракан» (шутили, что Платон поддерживал отечественного производителя) кассету: играет богатый такой оркестр, красивая спокойная вещь – откуда запись? Ну, я, большой знаток – какая-то крутая зарубежная группа… Ан нет, это Марат, все сам: и музыка, и исполнение. Сам наигрывает на каждом инструменте, потом соединяет. Оказывается, теперь так можно – было бы умение и хорошая цифровая аппаратура.

А Марат свой первый этаж в обычной карагандинской пятиэтажке расстроил – расширил двумя выносными на обе стороны лоджиями и обустроил весь подвал – не только под квартирой – под домом. Там у него и репетиционный зал, и инструменты, и звукозаписывающая студия, и мастерские, и где нам с Пашей переночевать – по приезду.

Четыре сына, все с руками, и тоже при музыкальном деле, половина уже с женами и детьми, дочь – бальные танцы, и всем место на расширенной жилплощади.

Выезд на щуку, на канал: две «Делики», две моторки, палатки, кухня, навесы, столы-стулья, все дела. Паша – вечный береговой, я – почти балласт в лодке, но со спиннингом, вода, уха, разговоры…