– Это мне не впервые, – говорила она. – Месяца два назад отец на охоте упал с коня и поранил ногу, я его каждый день перевязывала.
Девушка затянула узел. Она уже совсем успокоилась.
– Я вас знаю, вы были на свадьбе в Медвине, – сказал Федор.
– Правда, вы плохого ничего не сделаете? – с детской наивностью перебила она Федора. – Вы казаки? Вы лошадей и хлеб заберете? Отец говорил, что казаки все забирают.
– А ты? Твой отец староста?
– Да, я недавно приехала из Кракова. Зачем отца связали?
– Его связали казаки. – неопределенно сказал Федор.
– Что вы сделаете с отцом? – слезы брызнули у нее из глаз.
– Ничего, его только связали.
– Пане казак, спасите его, я Вас не забуду. Возьмите, что хотите, вот у меня сережки золотые, есть еще перстень.
Федор покачал головой.
– Мы не разбойники. Нам твоего ничего не нужно.
Девушка плакала, а Федор молча смотрел на нее. Ему хотелось утешить ее, помочь. Ему ее становилось жалко. Больше – она ему нравится.
Федор подошел к столу, где были связанные староста и войты. Тут же тоже сидел сотник, а рядом стояли казаки. Он хотел, было, попросить о пощаде пана старосты. «А что батько скажет, когда узнает, что я просил за пана?» – мелькнула мысль. Но перед глазами стояло заплаканное лицо девушки, красивое и печальное.
– Отпустите пана, он теперь на всю жизнь напуганный, хватит с него, – сказал Федор глухим голосом.
– Что ты, парень! Не к лицу казаку за пана просить. Он кровь людскую пил, а ты «отпустите». Не смей об этом и думать. Молод еще, горя мало видел.
– Отпустите, – стоял на своем Федор.
– И чего ты заступаешься за этого живодера? Что он тебе, кум или сват? Пусть люди решают, что с ним делать. Приведите отца того пацана из погреба.
Ввели крестьянина, за ним вошла челядь. Староста увидел крестьянина, умоляюще посмотрел ему в глаза:
– Прости, Тимоха, за обиду: бес попутал, пьяный я был, иначе не тронул бы тебя. Отпустите меня, век буду за вас молить. Никому слова плохого не скажу, – вертел во все стороны головой староста.
– Ну, что ты на это, Тимоха, скажешь? – обратился к нему сотник.
– Не будет ему моего прощения. Он не только меня тронул, но и последнюю корову у меня забрал. Не могу его простить.
– Правильно, – загудела челядь. – Что с ним цацкаться, на вербу его.
Какой-то старик плюнул в сторону старосты.
– Это тебе за моего сына!
– И за слезы наши! Попил кровушки, – выкрикивали из толпы.
– Встаньте! – приказал сотник. Его глаза гневно глядели на старосту. В них староста прочитал свой приговор.
Девушка, которая до сих пор стояла в стороне и плакала, наконец, не выдержала и упала в ноги сотника.
– Пан, простите отца моего, он теперь всегда будет добрый, пожалейте меня, сироту.
Сотник поднялся тоже со стула.
– Проси, Леся! – воскликнул староста.
– Паны казаки, люди добрые, – молила девушка, – простите ради! Разве я вам что плохое сделала?
– Нет, ты, деточка, ничего нам не сделала, – сказал Тимоха.
– Прости меня, Тимоха! – снова начал просить староста.
– Ладно. Только ради дочки. Отпустите его.
– Отпустите! Я буду в ответе перед отцом, – заговорил Федор.
Сотник явно начал колебаться, не зная, как поступить. Наконец, решился.
– Только, парень, под твою ответственность. Развяжите их. А ты присягни на распятье, что до конца дней своих не будешь чинить крестьянам обиду. Благодари сына гетмана, он за тебя ручается. А Тимохе корову верни.
Перед отъездом Федор подошел к девушке, поднял ее с колен. Девушка, поднимая на него глаза с непросохшими слезами, приветливо улыбнулась молодому казаку. Казаки вышли из дома. Федор остался в комнате, зачарованно глядел на девушку. Она ему приглянулась. Разрядила обстановку Леся:
