Мы с Селютиным, надрываясь, тащим бревно. Он шагает впереди, я позади. У меня такое впечатление, что бревно я несу не с Селютиным, а с самим Владимиром Ильичом на кремлёвском субботнике.
–
Послушай, комэск, – хриплю я ему. – Тебе не кажется, что мы попали на вечный коммунистический субботник.
–
Меньшиков, зараза, гнилое сукно для мундиров закупил, – поворачивает голову Селютин. – Ужо я его, вора, проучу как следует.
От неожиданности бревно валится с моего плеча. Я трясу головой, пытаясь сбросить наваждение. На меня щерится своими кошачьими усиками сам царь Петр.
– Ваше Величество, – лопочу я.
–
И ты вор, – длинная рука царя обличающе направлена в мою сторону. – Пошто девку-красавицу у меня умыкнул?
–
Не по злому умыслу, по простоте душевной, – оправдываюсь я, не понимая о чём речь.
–
Девка-ягодка постелю бы мою по ночам своим телом согревала, а ты её себя полюбить заставил!
Что за чертовщина? Ещё с царями я за девчонок не спорил.
Наш разговор прерывает выпорхнувшая из розовой дымки Луиза.
–
Люб он мне, мин герц. Только его я быть поклялась пред оком Всевышнего. Не погуби наши души, любви жаждущие.
Я тупо молчу и таращусь на происходящее.
–
Благодари свою заступницу-графинюшку, пёс безродный, – поворачивает ко мне свои усы Петр.
Я валюсь на пол и обнимаю колени графини.
– Всепокорнейше благодарствую, милостивица, – несу я какую-то несусветную чушь.
Луиза склоняется ко мне. Её роскошные локоны мягко щекочут мне губы. Я схожу с ума от аромата, исходящего от её тела.
– Помни наш уговор, – шепчет она. – Как только пройдёшь пятый круг, Бог соединит наши души. А теперь вставай, не время спать.
Я открыл глаза. По телу крупными каплями катил пот. Приснится же такое! Не пойми, что и для чего. А может быть, для чего? О каком пятом круге пыталась мне сказать Луиза? Если это круги ада, то в первом я уже нахожусь. Какими же, интересно, будут остальные?
Мои размышления прервал шорох осторожных шагов. Я насторожился. Уж не по мою ли душу?
Лёгкое поскрипывание приближалось. Я бесшумно скатился с нар и затаился. Точно! Шаги затихли рядом с моей лежанкой. Раздался короткий посвист разрезанного воздуха, и со стуком металл, вошёл в деревянное ложе.
Пока убийца недоумевал, я, ориентируясь по смутному очертанию, приложился ему между ног, а затем кулаком в голову. Раздался сдавленный всхлип, и тело неизвестное покорно сложилось и опустилось на пол.
Я выдернул из нар заточку и похлопал по физиономии отключившегося. В смутном предрассветном мареве я разглядел, как у нападавшего задёргались веки и открылись глаза. Личность была мне не знакома.
– Ты кто? – спросил я его полушёпотом.
– Филька Резак, – так же шёпотом ответил пленник, не отпуская рук от ушибленного места.
– За что же ты меня так не любишь, Филя? Может быть, я у тебя девушку увёл или, может быть, на дискотеке штиблеты испачкал?
Филя виновато молчал и учащенно хлопал веками. Его поведение говорило о том, что он раскаялся и готов к сотрудничеству. Вот только не знает с чего начать. Конечно, факту такой дружелюбной покладистости способствовала подставленная под кадык заточка. Но, в конце концов, не это главное, а важно то, что парень всё осознал.
– Начни сначала, – по-отечески посоветовал я ему.
– Приговорённый ты, Вурдалак, – наконец выдохнул Филя. – Братва порешила тебя на ножи поставить.
33
– И послала для приведения приговора в исполнение тебя, Резака?
