Паша Фомичев повернулся к Альфонсу и, процедив сквозь зубы ругательство, поинтересовался:
– Может, ты еще и покойников боишься?
– Нет как будто бы.
– А если нет, тогда раздевай майора, – со злой усмешкой приказал Фомичев.
– Ты это, в натуре, серьезно, что ли? – чертыхнулся Альфонс.
Паша Фомичев поднял «макаров», лежащий под рукой майора Гусева, и дружелюбно заметил:
– А ты, оказывается, у нас глухой, баклан.
Альфонс, глухо матерясь, наклонился над трупом и дрожащими руками принялся расстегивать китель.
– Ну, чего стоишь! – прикрикнул Фомичев на Резаного. – Сапоги снимай!
Через минуту майор лежал в одном исподнем. Костыль сунул пистолет в карман, не без брезгливости осмотрел галифе и, поморщившись, принялся одеваться. Застегнул китель на все пуговицы. Подошел к зеркалу – чего-то не хватает, и, ухватив со стола скальп, натянул его на собственное лицо.
Стоявший рядом Артур Резаный вздрогнул от суеверного ужаса: на него смотрело лицо почившего майора – те же глаза, усы, даже фигура приобрела какую-то характерность, чуть ссутулившаяся, с выставленным вперед правым плечом. Не хватало еще глухо закашляться в кулак, как делал частенько Гусев. И когда Паша Фомичев кашлянул, Артур невольно перекрестился, отгоняя от себя понабежавшую нечисть. Позеленевший Альфонс судорожно глотал воздух.
– Похожи? – наконец произнес Костыль, довольный произведенным эффектом.
– Ну легавым буду, не отличишь! – с дрожью в голосе проговорил Резаный, не в силах оторвать глаз от знакомого лица.
– В общем, так, – жестко проговорил Паша Фомичев, как бы привыкая к своей новой внешности. – У промзоны стоит грузовичок с тентом. Идите туда, без особой спешки, чтобы все выглядело, как обычно. Залезаете в кузов и сидите там тише мышей. Там есть какое-то шмотье, забросаете себя им на всякий случай, чтобы никто не заметил, и ждите меня. Я подойду минуты через три. Ну, чего встали?! – чуть повысил голос Фомичев. – На выход.
– У тебя кровь на кителе, – сказал Резаный.
Костыль глянул на себя в зеркало – полы кителя были залиты багровым. Впрочем, если не приглядываться, ничего страшного, а потом дорога до кузова не такая уж длинная, каких-то метров сто.
– Из кабины видно не будет, – резонно заметил он, – мне главное рожу показать.
Резаный дернул плечом, дескать, твое дело, ты и решай, и, увлекая за собой Альфонса, заторопился по узкому коридору.
Оставшись один, Костыль распахнул шкаф. На одной из полок стояла небольшая черная шкатулка. Легко ковырнув ее перочинным ножом, отомкнул. На бархатном дне лежало несколько золотых сережек, золотая цепочка и еще какая-то серебряная мелочовка. «Сгодится шалавам, когда на волю выберусь», – подумал Костыль. Он небрежно распихал украшения по карманам.
Поднял скатерть, комом валявшуюся на полу, и тщательно отер ею пятно на кителе. Краем глаза зацепил лежавшую на столе Зою и уловил в душе нечто похожее на раздражение: тоже мне Отелло выискался, не мог со своей бабенкой по-доброму поладить. И, уже ничего не испытывая, бросил испачканную скатерть на ноги женщине.
По коридору Костыль шел по-хозяйски. Выйдя за порог, ненадолго остановился и коротким взглядом осмотрел весь лагерь сразу. Точно так должен был поступить второй человек на зоне, готовый выявить нарушения и незамедлительно покарать за них. Заключенные, заприметив вдали Гусева, невольно отворачивались в сторону, стараясь не напороться на очередную неприятность.
