Впрочем, за линией дюн остров уже не казался таким безжизненным. Прихотливо искривлённые сосны заступали дорогу ветрам, а дальше начинался мощный низкорослый еловый лес, тропы в котором не протаптывались когда-то, а прорубались. Алексей был у Домнина позапрошлым летом и помнил, что лесной тропой с поворотами дороги будет полторы версты и что если поворотов не знать, то можно и не найти двор чародея. Но повороты он знал, потому что именно всяческим тропам учён был с молочных зубов. Невозможно было тропе, как бы хитра она ни была, завести Алексея Пактовия не туда, куда он хотел прийти…
Когда по внутреннему счету ходьбы осталось две сотни шагов, Алексей остановился и стал слушать. Ушаном его звали неспроста.
Тихо и должно было быть окрест жилища чародея. Тихо, но не так. Иначе.
Он ждал и слушал. Потом достал дудочку и продудел коротко три раза: «Идите – ко мне – осторожно». Сам же тронул в ножнах чудный свой меч по имени Аникит, что значит «Непобедимый». Меч этот, пришедший к нему от прадеда Дардана, был темой пересудов для многих славов, поскольку подобных ему не видел никто. Был он не прям, как мечи латников-хороборов, и не крив, как сабли конных бойцов-азахов, пластунов и отважников; нет, Аникит имел клинок лишь чуть откинутый назад, будто надогнутый у самой гарды. Был этот клинок узок, чуть шире двух пальцев, но у обушка толст, много толще сабельного. Сталь его переливалась, как рыба форель в ручье, и если всмотреться, то виден становился мелкий узор из тёмных и светлых пятнышек – как у той же форели. Никто не знал, каким мастером он сделан и из каких стран привезён. Но десятки сабель и мечей мастеров Конкордии и Мелиоры перерубил Аникит в боях и состязаниях, будто не кованы те были и не из стали, а – струганы из прозрачной липы… Сам же Аникит имел лишь одну заметную щербину, полученную им от секиры недобро знаменитого азаха Дедоя, последнего мятежника, посягнувшего в нарушение всех обычаев и клятв на род и двор кесаря. Алексею было тогда девятнадцать лет, и был он не отважником ещё, а ночным лучником-ушаном, только-только вернувшимся от обучения у великого старца Филадельфа, и Аникитом владел по завету его отец, этериарх кесаревой стражи Даниил Пактовий…
Много же бед принес тогда на землю Мелиоры неверный азах!..
Тропа окончилась. Алексей остановился, невидимый тем, кто мог смотреть в эту сторону.
Ворота двора стояли приоткрытые. Приоткрытые чуть, но никогда бы Домнин не оставил щели для проползновения нечистого духа. Два ворона молча сидели на коньке крыши и смотрели вниз, во двор, на что-то невидимое Алексею. Не было сейчас ни времени, ни сил, чтобы попытаться посмотреть их глазами… да и не следовало отвлекаться от мира. Алексей вслушался в тишину, состоящую из множества отдельных молчаний, пытаясь найти те, которые были бы нарочитыми и опасными, – и не нашёл ничего. Тогда он лёгким скользящим шагом приблизился к воротам и заглянул в щель.
Два пса Домнина, Серый и Вуха, лежали на окроплённом снегу. Запаха свежей крови не было, и шерсть псов была чуть седоватой от инея, выпадающего под утро. Значит, времени прошло немало…
Держа правую руку так, чтобы равно было и хвататься за меч, и бить кулаком, Алексей пересёк двор. Следы были человеческие, остроносых мягких сапог. Подошвы из конской кожи скользили по снегу…
У крыльца, немного в стороне, два следа остались особенно чётких, и Алексей подумал, что оставил их, скорее всего, конкордийский всадник: перед каблуком чуть заметно отпечатались оставшиеся на краях подошвы вдавления от мягких ременных стремян. Конечно, и в Мелиоре есть воины, не признающие металла в сбруе, но вряд ли они при этом носят сапоги с подошвой из конской кожи…
