Подозрительный таксист почему-то косился на меня, а не на макаронину. Он остановился возле занюханной кафешки с кокаиновым названием «Эскобар»58. На входе стрельцы в алых кафтанах сомкнули бердыши и обыскали нас с головы до ног.
– А что в коробке?
– Оружие, – честно признался я.
– Он шутит… – улыбнулась Однокозова. – Это игрушки.
– Ладно…
А надо было проверить.
Мы спустились по ступенькам – по плану. Скрытый дымовой завесой, я вытащил пистолет и засунул его за пояс. Помещение першило травой и сигаретами.
Откуда-то прилетела мамаша именинника.
– Коза! Вика! Ну наконец-то!
– Собака Павлова! Аня!
Подруги показушно расцеловались и прошипели комплименты.
– Выглядишь бомбезно.
– Ты тоже дружок… Мэри Кэй59?
– Ой, а это что? Павлику? Он так обрадуется!
Анна Павлова повела нас в детскую комнату, чтобы мы поздравили ее сына.
– А папа что подарил?
– Ты знаешь, пока ничего… Он задерживается, дела-дела…
Павлик – весь в отца. Посмотрел исподлобья, злобно, недоверчиво, но подарок взял. Раскрыл коробку, разложил на столе набор оружия.
– Что нужно сказать крестной?
– Спасибо…
Позже к нам подсел какой-то летчик, уже заметно поддатый.
– Мадам, – сказал он Однокозовой, – я хочу выпить с вами пятьдесят грамм – за вас.
Все пили водку, а перуанский ром «Картавио» стоял для красоты.
– За твое шестнадцатилетие, Гюзель! – то и дело поздравлял он Павлову. – По-турецки Гузель – красивая, – объяснял он. – У меня друг в Турции, поедем, нефиг делать… Ты – Гузаль, значит, красавица…
– Кушай холодец, Хитров…
– Не Хитров, а Хит-ро-у! – отвечал он с закрытыми глазами. – Как аэропорт в Лондоне. Хитроу. Пускай называют, нефиг делать… Я казак и летчик. А вы? Кто вы, что вы? Ходили по небу?
– Ходили…
– Во сне… Во. Сне. Не спите! Почему бокалы пусты? Я хочу поднять тост… Загузель!
Зазвенели рюмки, кто-то чокнулся бульбулятором.
– У тебя совесть есть? Дети смотрят.
– Я же не пью…
В дремучем тумане висели топоры войны. Напряжение нарастало. Клубы дыма разматывались снизу вверх, от рва к валу, принимая очертания казацкой крепости. Башни, рогатки, частокол. Наугольная, Тайницкая, Пятницкая, еще одна Наугольная. Пречистенская с воротами60. Кстати, уже открытыми…
– Вот это накурили! – сказал Кошель.
Его заслонял мачтовый бор – казаки, стрельцы, пушкари. Но я все равно пальнул…
Вместо Кошеля рухнул Воин Селифонтов. Кто-то подбил мне руку, а затем попытался вырвать пистолет. Я ударил вилкой не глядя и съехал под стол, увлекая за собой тарелки с угощениями – салаты «О-ля-ля», «Полянка», «Золотое сердце», селедку под шубой, картошку под грибами.
Тем временем стрельцы разрядили ружья. Гости даже не кричали – их рты были заняты едой, да и выпивка обезболивала.
– Не стреляйте! – кричал Кошель. – Он мне нужен живым!
Я выплюнул «тещин язык» и укрылся скатертью. Под рукой оказался куриный окорочок, дальше – ножка, костлявая, женская… Так, это Однокозова. Её шпилька. А где пистолет, где? Я пошарил еще, наткнулся на Хитрова.
– Ну, щас я тебе вставлю турунду, – сказал он. – Нефиг делать!
Он выдернул вилку из груди и снова напал на меня. Пока мы боролись, очереди увеличились. В «Эскобар» ввалились еще какие-то автоматчики.
– Ура-лан!
Слава богу, нас больше не обстреливали. Я мог заняться Хитровым.
Он был здоровым, но неловким. Я освободился от удушающего захвата, врезав ему по ушам, и вогнал во всю глубь глазницы длинный стальной каблук Однокозовой.
