Киллер и Килиманджаро - страница 9

В толпе народа я плавал как рыба. Туда-сюда, мимо кассы с сувенирами. Привлекал к себе внимание, выпячивал сумку. Когда нарисовалась она, я вынырнул навстречу. Гусейнов сказал, что я её сразу узнаю, что она похожа на «анимэ». Действительно. Это была Однокозова. Наша Однокозова. Тонкая, хрупкая, зато глаза-блюдца и волосы Горгоны.

Ну а дальше по нотам:

«Вам придется оставить сумку».

«Но там ценные вещи…»

«Мы за нею присмотрим».

И отнесем наверх, в двухъярусную башню над смотровой площадкой, где когда-то занимался военный топограф Илюша Репин. Откуда вся рубаха города, чуга41, как на ладони – и Генеральская гора, и гора Гридина, и еще семьдесят семь холмов, излучины Чуговки и Северского Донца, зеленые от тропической пистии42. И ангары военного аэродрома с «Ан-Ту-Анами» и «МиГами43». И, конечно же – дом-крепость Кошеля. После обеда хозяин всегда курит кальян на балконе – невидимый снизу, неуязвимый, охраняемый бойцами с пищалями и всяким ружьем.

Пока Кошель обедал, я слонялся по залу декоративно-прикладного искусства. Всевозможная керамика, глиняные куклы Деньшиной и Кошкиной, расписные ложки и шкатулки отовсюду – Палех, Холуй, Федоскино, Мстёра. Фигурки из моржового клыка, оружие из бивня мамонта…

«А за ним плывет утюг из села Неверово…»44 Очень интересно…

Я незаметно отстал от экскурсовода и выскользнул в коридор, обвешанный современным экспрессионизмом. Однокозова ждала меня на ступеньках, провела наверх.

– Побыстрее, – она указала на сумку, – а то пропустишь всю экскурсию.

– Странно. Почему в галерее имени Репина нет картин самого Репина?

Однокозова не ответила, ускакала вниз.

Я собрал винтовку, присоединил оптику, магазин и глушитель. Ливень никак не унимался. А на том берегу Кошель, наверное, уже докуривал кальян и допивал травяной чай.

Я еще раз посмотрел в его сторону, помотал головой и вдруг увидел, как на площадь гагатовыми четками вывалились джипы. Большие танки с короткими стволами, они подползли к штабам и замерли возле памятника Ленину.

– Бросай! – прокричала Однокозова, когда я попытался разобрать и спрятать винтовку. – Бежим. Нас. Раскрыли.

Её глаза стали еще больше, а на голове зашевелился змеиный клубок. Мы скатились по лестнице, сбили с ног охранника и побежали – по коридорам с высокими белыми потолками и голыми стенами, мимо массивных деревянных дверей, еще сырых, нелакированных – полетели на свет в конце туннеля, который слабо лился через арочное окно.

– Сюда, – выдохнула Однокозова, врезаясь в дверь плечом. – Помоги. Открыть!

Дверь не поддавалась, видимо, набухла от дождя.

– Может, она закрыта на ключ?

– Нет!

Топот, голоса погони – всё ближе, всё громче.

– Осторожно, Биембель, он вооружен и опасен…

– Зер-зев?45…

«Биембель?»

Я толкнул дверь из последних сил. И она приоткрылась. Выдавил себя на улицу, шлепнулся прямо в лужу. Однокозова ринулась следом, но было поздно – её схватили за ноги и затащили назад.

– Халун менд46!

Я обернулся – не менты и не кошелевцы. Раскосые глаза, пухлые лица. Потомки калмыцкой Орды, которая стояла на страже империи в Белгороде, а после Азовского похода Петра Великого, переселилась в городище Чугуево. Долгое время калмыки считались лучшими вояками, чем казаки, поэтому получали вдвое больше. Но позже, когда жалование уравняли, обиделись и удалились в свои улусы. Их можно понять. Крещеная часть племени осталась в Осиновке, рядом с семьей Репина