Киммерийское лето - страница 29

– Пожалуйста, – пробасил Андрей, как ей показалось, чуть смущенно. – Только там нечего смотреть – ерунда всякая, наброски…

– Это-то и интересно! По-моему, ты делаешь успехи.

Андрей помолчал, осторожно и неуклюже, по-мужски, протирая чашку посудным полотенцем.

– Не знаю, – сказал он. – Иногда мне и самому так кажется, а иногда такое зло берет… Пытаешься что-то сделать – не получается, хоть руки отруби. Не знаю…

– Тебе еще нужно учиться, чтобы все получалось. Ты уж сразу хочешь слишком многого!

– Не знаю, – упрямо повторил Андрей. – Еще вопрос, можно ли этому научиться… Ученье, наверное, дает что-то другое – технику, теоретические знания… А при чем тут техника? Ты видела, как рисуют дети? Ведь самое главное – способность увидеть и передать не сам предмет, он не так важен, а свое видение этого предмета, – этому вряд ли можно научиться. Наверное, все-таки или оно у тебя есть, – от рождения, заложенное в генах, понимаешь? – или его нет. И никогда не будет, сколько бы ни учился…

– Ну, ясно, прежде всего должны быть способности. Но ведь их можно оставить нераскрытыми, а можно развивать, оттачивать. Любой талант, надо думать, нуждается в обработке. Нет, мне твои эскизы понравились. У тебя, кстати, совсем неплохо получаются портретные зарисовки… Вероника Ратманова кое-где очень удачно схвачена. Нравится она тебе?

– Вероника? Да, у нее лицо такое… – Андрей замялся, подыскивая слово. – Гармоничное, что ли.

– Нет, а как человек – нравится? Я не о внешности.

– А-а, – сказал Андрей. – Так она еще не человек.

– Ты думаешь? Не знаю, девушки взрослеют рано.

– Я хочу сказать – неизвестно еще, что из нее получится, – пояснил Андрей, подумав. – Может стать и вторым изданием своей мамаши.

– Ты знаешь ее родителей?

– Видел один раз зимой, когда провожал…

Татьяна Викторовна молча взялась за очередную тарелку. Слова сына удивили ее – мать Вероники, с которой она не раз беседовала на родительских собраниях, производила скорее хорошее впечатление. Хотя бы уже тем, что не восхищалась способностями дочери и была больше озабочена ее недостатками.

– По-твоему, одного взгляда достаточно, чтобы судить о человеке? – спросила она, передавая вымытую тарелку сыну. – Или хотя бы одного разговора?

– Смотря с кем, – отозвался тот не сразу. – Некоторых, конечно, сразу не разгадаешь. А есть такие, что стоит глянуть, и уже все ясно.

– И что же тебе стало ясно при взгляде на Ратмановых?

– Они мне не понравились. Точнее, мать. Отца я видел мельком.

– Но чем именно она тебе не понравилась?

Андрей опять помолчал.

– Как тебе сказать… Какая-то она… слишком благополучная, что ли.

– Благополучная? – переспросила Татьяна Викторовна. – Чем же это плохо? Всякий человек стремится к благополучию… вопрос лишь в том, что под этим понимать. Чистая совесть, например, это ведь тоже благополучие – душевное.

– Да нет, я не о таком. Ну, понимаешь, есть особый вид интеллигентного мещанства, что ли…

– Вот уж чего-чего, а мещанства я в Ратмановых не замечала – ни в дочери, ни в матери.

– В дочери нет, – согласился Андрей. – Я поэтому и говорю, может, она еще и станет человеком. А мать… ты, наверное, встречалась с ней только в школе? В общем-то, конечно, я ничего плохого о ней самой сказать не могу. Но у них дома все настолько… как бы это определить… Ну, все как полагается в их кругу. Понимаешь? По-моему, более точного признака мещанства просто не придумать. – Андрей вдруг усмехнулся, что-то вспомнив. – У них в гостиной несколько неплохих гравюр, девятнадцатый век, а в прихожей – ну, прихожая большая, вроде такого холла, – так вот, у них там висят две африканские маски, кажется подлинные, отец откуда-то привез, а между ними, посередке, суздальская икона. Старая такая, почти черная покоробленная доска. А ты говоришь – не замечала! Конечно, это не то мещанство, которое проявляется в безвкусной одежде. Если мещанин умеет безошибочно найти цветовое решение интерьера – это куда страшнее… У Ратмановых, кстати, гостиная решена очень здорово: ковер на полу темно-синий, а стены – матовой серой краской, светлой, теплого такого тона. Так что, видишь…