Киммерийское лето - страница 37



– А чего ты, собственно, ожидаешь от жизни? – спросил после паузы внимательно слушавший Андрей.

– Не знаю, но чего-то… настоящего, наверное.

– Нет, но все-таки – более конкретно?

– Не знаю, – беспомощно повторила Ника.

– Послушай-ка. Ты Чехова любишь?

– Чехова? Нет, не очень, а что?

– Почему не любишь?

Ника подумала и пожала плечами:

– Ну… мне скучно его читать. Нет, не потому, что он плохо пишет, – пишет он хорошо, но просто… очень уж скучно то, что он описывает.

– Скучно – или страшно?

– Да, пожалуй, и страшно… если задуматься, – согласилась Ника.

– Помнишь рассказ про человека, который всю жизнь мечтал купить усадьбу и есть собственный крыжовник?

– Да, помню. Это действительно очень страшный рассказ…

– Очень страшный, – подтвердил Андрей. – И знаешь чем? Самое страшное в этом рассказе – это то, что такие люди всегда были, есть и будут. Чеховский герой копил деньги на усадьбу, а сегодня такой будет копить на машину – десять лет будет копить, потом получит и будет дрожать над каждой царапиной. Представить себе такую жизнь…

– Да, это страшно. Если нет ничего другого…

– В том-то и дело. Я ведь не против того, чтобы что-то приобретать, если есть возможность, – добавил Андрей. – От машины, например, я бы не отказался, но мечтать о ней считаю ниже своего достоинства.

– Я понимаю… А о чем ты мечтаешь? Поступить в Строгановку?

– Я мечтаю стать художником. Это главное. А Строганова – это уже деталь. Рано или поздно я туда поступлю, вероятно, но даже если нет… В Ленинграде тоже есть хорошее училище – имени Мухиной, можно будет попытаться туда. Но это все детали, самое главное – хватит ли способностей…

– У тебя есть способности, – твердо сказала Ника.

– В обычном понимании – да. Но мне этого мало, мне нужно другое.

– Талант?

– Да, если хочешь, талант, – с вызовом подтвердил Андрей. – Я считаю, в искусстве нельзя быть средним. Где угодно можно, а в искусстве – нельзя. Понимаешь, средний инженер или средний закройщик – они все равно делают полезное дело, пусть немного хуже, чем получается у других, но все равно. А средний художник, средний композитор, средний писатель – они приносят вред. Понимаешь? Человек не имеет права быть средним, если он хочет заниматься искусством. Первым – или никаким!

– Не могут же все быть первыми, – рассудительно заметила Ника.

– Ты права, я не так выразился. Не первым – в смысле единственным, – но одним из первых. В первом разряде, скажем так.

Ника долго молчала.

– Это, наверное, трудно определить… в каком кто разряде Ты рассказывал про импрессионистов – их ведь никто не признавал, помнишь? Всем они казались самыми что ни на есть последними…

– Они опередили свою эпоху, в этом все дело. Настоящий художник всегда опережает эпоху, иначе и быть не может.

– Поэтому я и говорю: кто тогда может правильно определить твой «разряд»? Если другие тебя не понимают…

– Другие, конечно, не поймут.

– А ты сам? Помнишь, в «Творчестве», этот художник, ну, главный герой, – он сам был все время недоволен своей работой…

– Да это совсем другое дело! Он был недоволен именно потому, что чувствовал себя в силах писать лучше, понимаешь? Это просто повышенная требовательность к себе…

– А-а, ну ясно. – Ника опять помолчала. – Я, конечно, мало что понимаю, но ты, по-моему, будешь настоящим художником.

– Посмотрим…

– Я уверена. Слушай, если нас не отправят в совхоз на практику… Ты ведь через две недели уезжаешь?