– Простите, у вас проездной? Или зайкой едем?
– Что-что?!
– Остановка «Университетская, – хрипел в микрофон водитель. – На выход приготовьте талоны, проездные билеты.
А она в который раз тщетно перетряхивала сумочку: проездной забыла дома. Ну почему ей так всегда не везет? К выходу плелась последней, всё еще надеясь на лучшее. Водитель – молодой парень. А у неё: личико, фигурка и всё такое. Она взглянула на водителя с такой прелестной беспомощной улыбкой, что имей дверцы глаза, и они бы не устояли и, астматически зашипев, распахнулись.
– Штраф – рубль.
– У меня двадцать копеек в кармане… – В нежном девичьем голосе звенели слёзы, и голубые глаза в ореоле французских теней умоляли о пощаде.
– Тогда в парк.
Она с оскорблённым лицом бухнулась на место для пассажиров с детьми и инвалидов. В троллейбусно- трамвайном управлении её слегка пожурили и отпустили с миром. Но настроение весь остаток дня у нее было отвратительное.
– Ишь, какой, – шептала она и топырила губку в бледно-розовой помаде.
Он раскрыл коричневое портмоне и показал снимок под пластиковым квадратиком. С неё смотрела она сама двадцатипятилетней давности: смеющаяся, с вертикальными ямочками на щеках, с раскиданными по плечам белокурыми прядями. На самом деле это была вырезанная из глянцевого журнала фотография Джессики Ланж. Ей в молодости всегда говорили, что она ужас до чего похожа на эту американскую артистку. Потом говорили всё реже. Сейчас вообще ничего не говорили.
– В прихожей у нас такой же висит, увеличенный. Жена ругается. Смотри, говорит, застукаю я тебя с этой Джессикой – последние волосёнки выдеру. – Он доверчиво снял шапку и, в доказательство, нагнул голову. Открылись залысины, значительно подъевшие со лба и висков некогда великолепную прическу. А она подумала, что всю жизнь до сих пор очень часто воображала его на месте мужа… Даже в самые интимные моменты. Но вслух ничего не сказала.
Вероятно, это была ирония судьбы. Но на следующий день, когда она, запыхавшись, влетела в троллейбус с передней площадки, за стеклом сутулилась широченная спина вчерашнего водителя. Увидев её, он неожиданно расплылся в добродушной улыбке. Он едва не подмигнул ей как старой знакомой – это после такого вчерашнего свинства с его стороны. Скажите, каков нахал! Чтобы не видеть его мерзкой ухмыляющейся физиономии, она стала энергично протискиваться в конец троллейбуса.
– Товарищи пассажиры, задние двери открываться не будут. На выход приготовьте талоны, проездные билеты.
– Назло, разумеется, – усмехнулась она. Но у выхода поневоле оказалась последней, из чего он сделал неправильный вывод.
– Ага, зайка, снова попалась? – он загородил ей дорогу. – На вчерашнее дуешься? Не бойся, в парк не повезу. Но в наказание за вторичный бесплатный проезд тебя следует прокатить по кольцу туда и обратно. Тебя как зовут?
Вот тут она с убийственно-холодным видом не торопясь вынула студенческий проездной. Помахала у него под носом, выпрыгнула из троллейбуса и зашагала прочь.
Как полагается в новогоднюю ночь, мела метель.
– Смотрите! – Она фыркнула и указала за стекло на неровно бредущую и спотыкающуюся в треугольнике света от фар, в освещённых снежных завихрениях толстую фигуру. Троллейбус отчаянно и безрезультатно сигналил. Это был дед Мороз в голубой шубе, густо осыпанной искусственными и настоящими снежинками – только без шапки, рукавиц, без мешка с подарками, вероятно, давно утерянными. И без Снегурочки. Посторонившись и встав на обочине, он что-то прокричал одиноким пассажирам в освещённом салоне, размахивая сорванной ватной бородой.
