– Ну, звания и титулы здесь уже не важны, – вздохнув, произнёс работник морга и, подняв голову, продолжил, – причина смерти?
– Суицид, – ответил я, наблюдая за заполнением граф в журнале.
– Повесился он, – грубо уточнил Влад.
– Вещи есть при нём какие-нибудь? – снова спросил Степан.
– Да, нет на нём ничего кроме трусов, – ответил я, кинув взгляд на книгу, лежащую на углу стола с экзотическим для меня названием «Душа после смерти».
Степан подошёл к каталке и откинул простынь.
– Крещёный ваш капитан или нет?
– А мы откуда знаем, – буркнул Влад.
– Жалко, его теперь даже церковь отпевать не будет, – мрачно произнёс Степан.
– Это почему? – удивился я.
– В православии самоубийство самый страшный грех, – мужчина привязал бирку с фамилией из жёлтой клеёнки к большому пальцу ноги капитана и добавил, – страшней даже, чем убийство другого человека.
– А ты откуда это знаешь? – удивился Влад.
– Никому не скажете? – понизив голос, спросил он.
– Нет! – в один голос ответили мы с напарником.
– Хочу в духовную семинарию поступать, – накрывая простынёй Кувшинова, произнёс Степан и в голос добавил, – ну, что, поехали?
Мы двинулись по длинному тёмному коридору, освещаемому редкими тусклыми светильниками, постепенно уходящему вниз. Мы с Владом везли каталку, а дежурный шёл впереди, периодически, где было совсем темно, включая фонарик.
– А убийство другого человека, разве не бо́льший грех, чем самоубийство? – спросил я, размышляя над словами Степана, и мой голос гулким эхом отразился от стен.
– Нет. Убийца может покаяться в церкви за свой грех, а самоубийца уже нет. И все грехи его перейдут в посмертную жизнь. Бог протягивал ему руку, а он отвернулся от него.
– Офицер покончил с собой, а это ой, как не просто… – спустя некоторое время, возобновил я наш разговор, когда мы упёрлись в железную дверь.
– Подержи-ка фонарь, – попросил меня Степан, доставая из кармана связку ключей и, глядя на меня в упор широко-раскрытыми глазами, продолжил, – не просто продолжать жить тогда, когда тебе уже невмоготу. Вот это не просто.
Дежурный пощёлкал выключателями на стене, открыл дверь и пропустил нас вперёд. Раскромсанный череп мужчины возник передо мной на полке справа от входа, а холодный воздух морозильных камер морга сразу пробрал меня до костей. Почти на всех полках двухъярусных металлических стеллажей замерли со следами смерти: израненные, одутловатые, изуродованные, разбухшие, исковерканные или обугленные тела. Запах смерти объял нас, здесь лежали чьи-то оборванные судьбы, за каждой из которых были горе, скорбь и слёзы.
Медленно продвигаясь вперёд, я старался не всматриваться и не заострять внимание на детали повреждений их тел, но зрительная память сама фиксировала травмы и потом, спустя многие годы, ещё долго воспроизводила их в моей голове. Влад тоже держался, хотя его побледневшее напряжённое лицо и расширенные глаза, говорили, что он тоже не был готов к такому зрелищу.
– Сюда его давайте, – вздрогнул я от слов Степана, который уже обогнул ряд стеллажей с другой стороны, – здесь место свободное есть.
Мы втроём подняли тело офицера и переложили на оцинкованную полку.
– А простынёй его накрывать? – задал я дежурному глупый вопрос.
– Нет, это ему уже не нужно, – спокойно ответил Степан.
– А наш-то, прям красавчик по сравнению с этими, – скосив глаза по сторонам, произнёс Влад.
СЕРИЯ 6. ГОСПИТАЛЬ
Приняв должность на новом месте службы, я сразу выяснил, что в городе Эрфурте есть Медицинская Академия, в которой можно будет обследовать и лечить сына. По вечерам и выходным я стал обустраивать наше семейное гнёздышко, ожидая приезда семьи. Лолита в это время оформила заграничные документы и, находясь в больнице с Янушкой, дожидалась, когда у него улучшатся анализы, и они смогут выехать ко мне в Германию.
