– Садитесь, – указал на стул напротив стола. Шлюфлер тут же, до неприличия скоро, воспользовался предложением. Движения его были изворотливы и чрезмерно суетливы. Неприятное зрелище.
– Так, что вы знаете об отцовской породе? – журналист довольно вальяжно и непринужденно, насколько позволял стул, расположился на нем.
– Прошу прощения, герр Шлюфлер, но я упоминал, что могу рассказать лишь об отце, то немногое, что я о нём знал. Об алеманском пинчере мне неизвестно ничего, кроме того, что я передал отцовских собак его другу – герру Ребелю.
– Так что же вы можете рассказать об отце? – без колебаний переключился Шлюфлер.
– Об отце я знаю мало, так как наше общение имело периодичный характер. Отец всегда был очень целеустремленным человеком, поэтому не удивительно, что он добился нужных ему результатов.
– Извините, – глаза Шлюфлера превратились в гадкие щелки, – вы хотели сказать, кинокефалом?
– Нет, – в свою очередь сощурился, – я выразился, как и хотел.
– А ваш отец тоже называл себя человеком?
– Нет, – сильно скрипнул зубами, – он именовал себя кинокефалом, чтя корни и род.
– Насколько мне известно, – Шлюфлер откинулся на спинку стула, – почитающим род противопоказаны браки, вызывающие кровосмешение, а Луис Доберман между тем был женат на Энн Элизабет Шоль, не имевшей и признаков кинокефалов.
Шерсть вздыбилась на загривке, но у меня был высокий воротник, потому эта перемена осталась незаметна.
– Знаете, дела отца – это сугубо его дела, и ни я, ни тем более вы не смеем в них углубляться! Вам надо узнать о собаках? Хорошо, я расскажу своё единственное впечатление от встречи с ними. После смерти герр Добермана я единожды был в его доме и убедился в неуправляемости этих существ. Они злы, агрессивны и готовы накинуться на любого, вошедшего в их пространство. Не знаю, зачем отец их вывел, вероятно, для охранной службы. Для чего-то иного они совершенно не пригодны.
По мере моей тирады уголки губ Шлюфлера расплывались в еле заметную улыбку, и я понял, что наговорил явно лишнего.
– Знаете, от вас, как от ближайшего родственника, как от сына герр Добермана было интересно услышать мнение об отцовской породе так значительно набирающей популярность.
– У вашей газеты и в мыслях не было бы писать о каком-то алеманском пинчере, кабы он не был популярен, – согласился я, мысленно отдаляясь от этого неприятного типа.
– Вот только не пойму, в чем его популярность.
– Ну как же, герр Бонифац! – Шлюфлер постучал ручкой по толстому блокноту. Я даже не заметил, как эти предметы очутились перед моим носом. Очень скользкий тип.
– Люди оценили этих пинчеров за их охранные способности, за элегантный внешний вид, за… послушание, – здесь Шлюфлер начал акцентировать каждое слово, словно желал выцарапать их в моем мозгу, – за строгий, но порядочный нрав, их жалуют и на служебно-розыскной работе, также содержат в домах… Странно, что вы имеете несколько иное представления о данной породе.
– Геррр Шлюфлерр… – остатки подавленного рыка проскользнули в моём обращении, – я же изъяснял вам, что отец был скуп со мной на общение и отслеживать развитие его опытов и породы в целом мне не представлялось интересным. Что своими глазами увидел, то вам и рассказал.
– Вот как…
Шлюфлер отвел наконец от меня свой взгляд, переместив его в блокнот, но облегчения я не почувствовал. Вид подрагивающей ручки раздражал не меньше, чем бесцеремонные глаза этого нюхача. Чего же он там так застрочил?
