– Говорю же вам, это сущая правда, и статья о герр Бонифаце – не выдумка! Мой дядя работает в публикации, и информация, туда попадающая, – очень достоверная!
По нагловатому тону с хвастливыми нотами я узнал новенького – Олафа Мейера. Неужели статейка с моим участием увидела свет? Как же я опрометчиво забросил Форвертс!
– Олаф, тише! Если будешь так орать, то голос твой дойдёт до его кабинета. Знаешь, какой у него чуткий слух?
А этот свистящий шёпот принадлежал Гуго Хунду. В общем-то, исполнительный малый, правда, порой чрезмерно.
– Да вы сами рассказывали, что он сюда не ходит! – оправдываясь, воскликнул тот. – У собак слуха-то такого нет!
– А у него есть… – гнусаво возразил тихоня Йенс Вебер.
Теперь личности собеседников стали ясны.
– Так-то он – настоящий пёс! – не унимался ни на йоту тише Олаф. – Такая жуткая внешность не может не подразумевать зачатки агрессии, так и оказалось!
– Бедняга журналист… – вздохнул Гуго. – Как, наверное, сложно было общаться с ним, брать у него интервью… Ведь иной раз и на расстоянии, сообщая результаты дел, говорить с герр Доберманом очень трудно, а тут ещё и ворошить личное…
– Так дядя мне пересказывал слова-то смельчака этого, что в разговоре герр Бонифац порыкивал, а в конце беседы чуть в горло не вцепился! Хорошо ноги успел унести, а не то бы…
– Прямо какие страсти… – я уловил, как Йенс покачал головой.
– Да нет, Йенс, не страсти. Помнишь, как он раскурочил городскую будку? Это из-за того, что ему диалог пришёлся не по душе, – вставил Гуго.
– А может, правда, что всё это из-за отношений с отцом, результат детской травмы и… как там в газете было?
Щелкнула зажигалка, помимо услышанного вдарил смрад. Йенс закашлялся.
– В газете, Йенс, была представлена причина неадекватности с человеческой точки зрения, в то время, когда все очевидней! Это зверь! С человеческим телом, некоторым разумом, но зверь!
– А как он собак ненавидит! – подхватил Гуго, тоже ставший высказываться довольно громко. – Так ненавидят только совсем отдалённых или близких созданий. В данном случае, разумеется, второе…
– Возможно, вы и правы, – вдруг тихо согласился Йенс. – Возможно правы…
В процессе перемывания моих костей, собаки разразились истошным воем. Подсознательно я знал, что гомон увеличивался по мере выплеска моих негативных мыслей, но каким образом это происходило, я не вникал, унимая собственный вырывавшийся рык.
– Да заткнитесь!
Донёсся звук, ударившей ноги по железу. В след полетело чертыхание.
– Да-а, разбушевались они сегодня, – растерянно протянул Гуго. – Проклятые пустобрехи! Неужели у самих башка не болит от собственного воя?
– Разумеется, нет. Как у пустых комков мяса может что-то болеть?
Олаф хмыкнул и сплюнул.
– Зачем ты так? Собаки – живые существа всё-таки.
– Ты еще скажи, что кинокефалы тоже люди.
Презрению Олафа не было предела, такой же смрад исходил и от Гуго, а вот Йенс ещё не окончательно пропитался смрадом. Он сомневался.
– Давно доказано всеми учёными-переучёными степенями мира, что допотопное мнение о живности, созданной для… как там было? Для кристаллизации души и воплощения конечного продукта в образе человека – выдумки. Зверьё – оно и есть зверьё и стоит особняком от человека. Вот, Йенс, ты можешь представить, чтоб душа твоя влачилась в этой твари?
Характерный визг и злобное рычание говорило о том, как дворнягу немилосердно пихнули ногой.
