– Я поняла, но… – Он услышал, как шуршит ее одежда, она снова подошла к нему вплотную. – Но у вас нет выбора. Либо вы помогаете мне, либо возвращаетесь туда, откуда сегодня вышли. Это устроить еще проще.
Боголюбов досадливо крякнул, подавив ругательство, и вышел на улицу. Солнечные лучи, запутавшиеся в ветках деревьев, кроили ее сад на фрагменты. И ему неожиданно захотелось прыгнуть в самую густую, самую темную чащу у дальнего забора. Зарыться с головой в зеленые пыльные листья, закрыть глаза, забыть все хоть на какое-то время. Чтобы в голове, в душе, в сердце не было ни боли, ни сострадания, ни жалости, ни злости. Ничего! Только пустота! Так, наверное, будет легче, да?
– Вам не удастся спрятаться, Сережа.
Ее голос, глухой и безжизненный, заставил его вздрогнуть. Он обернулся. Алика стояла в паре метров от него, привалившись спиной к стволу яблони. Смотрела жестко и надменно.
– Я не собирался убегать, – огрызнулся он и снова глянул на дальние жасминовые кусты, утопающие в тени. Благодать, наверное, там.
– Я не об этом. – Алика удивленно подвигала бровями. – Я о том, что вы не спрячетесь от своей боли нигде. Она будет грызть вас долго, может быть, всю жизнь. Боль и сомнения.
– Что?! – Боголюбов так резко повернулся к ней, что хрустнуло в шее. – Что вы сказали?!
– Вас ведь грызут сомнения, не так ли? – И она снова пошла на него, решительная, безжалостная, с холодным блеском в глазах.
– Сомнения? Какие сомнения? – Он устал от нее пятиться, поэтому остался на месте, даже когда почувствовал на своем лице ее дыхание. – Какие сомнения вы имеете в виду?
– Вас ведь посещали мысли… – Ее губы расползлись в отвратительной ухмылке. – А того ли человека вы убили?..
– Михаил Федорович, у меня к вам срочное дело, – раздалось в трубке телефона внутренней связи. – Я зайду!
Тут же накатило глухое раздражение. Не от голоса жены, нет, хотя он давно терпел его с большим трудом. От ее напористости, безапелляционности, наглости, можно даже и так сказать.
У нее срочное дело! И она зайдет! А у него дел нет срочных, что ли? Могла бы спросить для приличия, может, он в кабинете не один. Может…
Он тут же представил перекошенную физиономию супруги, ее широко распахнутый рот, застань она его с молодой бухгалтершей, принятой два месяца назад. Бухгалтерша была прехорошенькой, он бы ее точно…
Дверь отлетела в сторону, едва не задев стеклянный шкаф у стены.
Супруга Жанна! Кто же еще мог себе позволить так врываться в его кабинет? Он, мать его, сам к себе так не входил никогда. Потому что, мать его, ценил все, что нажито непосильным трудом! Потому что кровью, потом и долгими бессонными ночами ему все досталось! А эта курва толстожопая его дверями колошматит о его шкафы!
– Полегче, Жанна, – скрипнул Миша зубами, уставился на нее исподлобья. – И прежде чем врываться в мой кабинет, спросила бы, один я или нет?
– У твоей профурсетки спросила. Она сказала, что один, – беспечно махнула рукой жена, с грохотом выдвинула тяжелый офисный стул, приземлила с оханьем на него свою толстую задницу. – Уволю я ее, Мишаня. Точно уволю!
– Кого на этот раз? – Он подпер кулаком щеку, с такой силой впечатав локоть в стол, что сделалось невыносимо больно и локтю, и щеке. Но это хоть как-то отвлекло от неприязненного чувства, сковавшего грудь.
– Секретутку твою! – полыхнула на него огненным взором Жанна. – Кого же еще?!
