– Но вы же видели мой паспорт, – спокойно отвечала ей Кáрмен, тихонько про себя усмехаясь. – Просто Филиппины – бывшая испанская колония, и наша культура у них много чего позаимствовала, в том числе и имена. Даже мой родной тагальский язык состоит на треть из испанских слов. И вообще моя родина была названа Филиппинами в честь испанского короля Филиппа II. А до того как в 1898 году пришли американцы, местное население ещё к тому же и активно смешивалось с испанцами, – не без гордости добавила она.
Кáрмен уже давно решила для себя, что своей столь удачной внешностью она, должно быть, обязана какому-то испанскому предку. Ведь семья её по линии матери принадлежала к прослойке испаноязычных католиков-филиппинцев, креолов и метисов. Ещё на занятиях по генетике в университете они проходили, что при смешении крови различных рас иногда получаются исключительные человеческие экземпляры, к коим она незамедлительно себя и отнесла.
Но если Кáрмен и могла сосуществовать рядом с человеком, который её на дух не переносит, то мадам Мария, очевидно, нет. Скандал следовал за скандалом, и во время этих нешуточных баталий своих хозяев Кáрмен периодически различала знакомые ей греческие слова: «ξένη», «φιλιππινέζα», «πουτάνα»[2]. Звучали частенько и немаловажные английские слова, такие как black list и immigration[3]. Из всего этого складывалась картина, что мадам Мария задалась целью осчастливить Кáрмен занесением её в черный список. Что это означает, девушка хорошо знала: прерывание контракта, высылка из страны с запретом на последующие въезды. Дело принимало довольно серьёзный оборот, и Кáрмен посчитала уместным посвятить Сесилию в курс всего происходящего. Как и ожидалось, подруга не подвела: она быстренько разжевала Кáрмен всю подоплёку истории, объяснила, что на Кипре существует закон, позволяющий любой киприотской женщине обратиться в иммиграционный отдел с жалобой на иностранную жительницу, находящуюся по рабочей визе на Кипре и посягающую на неприкосновенность брачного союза. По принятии соответствующих мер эта несчастная высылалась с Кипра и заносилась в чёрный список. Также Сесилия посоветовала Кáрмен сделать единственно разумный в этой ситуации шаг и попросить у хозяев релиз, то есть разрешение на прерывание контракта с последующей возможностью трудоустройства на Кипре в течение месяца. Если за это время она сможет найти семью, согласную взять её на работу, то проблема считалась решённой.
На следующий день Кáрмен смиренным голосом объявила работодательнице о своей просьбе. Мадам Мария вначале страшно выпучила на неё глаза, а затем отвернулась и принялась что-то неразборчиво бормотать по-гречески. Кáрмен решила благоразумно промолчать и подождать продолжения. Вечером она снова услышала рёв и крики, доносящиеся с первого этажа. Несомненно, хозяева обсуждали её решение. Сэр Харис все яростно выкрикивал: «Λεφτά, λεφτά»[4], – слова, уже хорошо известные Кáрмен. Видимо, его позиция строилась на том, что, давая домработнице релиз через шесть месяцев работы, они теряют деньги, так как контракт был рассчитан на целых четыре года. Мадам Мария что-то истерически кричала в ответ, и конца этому не было видно. Вдруг послышался звон разбивающейся посуды, и сразу все стихло. «Ну вот, приплыли… – подумала Кáрмен. – Уже тарелки друг о друга бьют! Что-то теперь со мной будет?..» Возвращаться на Филиппины сейчас, когда жизнь только-только забурлила, совсем не хотелось.
