Не особо-то горевали по школе междуреченцы Ванька Китаев, Пашка Пегов, Митька Кармацкий, Ванька Бердов. Правда, был в этой компании еще Иван, и тоже Бердов. Чтобы их не путать, одного прозвали по имени матери: Ванька Дунин. В учебе он преуспевал и статус отличника не позволял ему расслабляться.
Эти парни были постарше меня и моих приятелей Кольки Демьяновича, Сашки Упорова, Вовки и Тольки Кармацких лет на пять-семь и уже познали курево, самогон и азарт картежной игры.
Затейником и заводилой у них в этом деле был Ванька Китаев. Анекдотов и забавных приключений он знал великое множество да к тому же обладал природным даром рассказчика. Бывало соберутся где-нибудь на задворках покартежничать – и Китаев начинает травить. И какая уж тут игра – побросав карты, парни со смеху катаются по траве. А он лежит, опершись на руку, и невозмутимо поковыривает былинкой в зубах. Когда публика разряжалась, Ванька, чуть улыбнувшись, продолжал: «Ну что, продри..?! – дальше будет покруче». И, оглядевшись, нет ли поблизости «мелюзги», вроде нас, выдавал анекдот с перчинкой.
В годы моего детства сельские улицы еще не имели наименований и прозвище к этой окраине Кротово – как ни странно, прижилось не от большой реки, а от Басарги.
«Ты где живешь? – За Басаргой».
«Куда по грибы пойдем? – За Басаргу».
Или: «За Басаргой у Каролишки все перепахали, и скотину негде пасти».
Человек уже побывал в космосе, а у нас все еще не было электричества. И печки некоторые экономные хозяйки растапливали соседскими угольками. Занять кусок мыла, щепотку соли или сахара, перехватить «до завтрева» хлеба было в порядке вещей, и ни кем из соседей не осуждалось. За Басаргой был подходящий типаж для сьемки дореволюционного кинофильма: некоторые дома стояли под экзотической дерновой и берестяной кровлей. Вместо большака шла торная дорога, покрытая густой и теплой пылью. Машины по ней ходили крайне редко, но когда вечером прогоняли с пастбища скотину, облако чернозема долго висело над дорогой, словно не стадо прошло, а колонна танков.
Но, несмотря на отсутствие цивилизации, жить в междуречье мне нравилось. Здесь практически все знали друг друга поименно, а двери домов закрывались на замок только в случае дальнего отъезда. Собаки и те принюхались и не гавкали на ближних соседей, и только петухи никак не могли сговориться и «сверить» часы.
И все-таки мне не давало покоя столь загадочное название Басарги. Познав на уроках истории некоторые факты татаро-монгольского нашествия, я фантазировал:
«В конце 16 века, в один из жарких летних дней, полчища хана Кучума, преследуемые дружинами Ермака, остановились у небольшой речки. Хоть и не широка она была, но коню перескочить ее не под силу. Чтобы удостовериться, один из ханских нукеров разогнал своего скакуна, но на выходе на другой берег конь не дотянул и завалился. Отряхиваясь от тины, всадник сердито выругался: «басарга!». И тогда главный воинский начальник приказал конникам выпить неприступную речушку до дна. После того как полчища Кучума осушили бедную речку, вытоптав до последней травинки берега, она долго болела. Маленькие лесные ручейки и роднички «вылечили» ее, и после весеннего снеготаяния она вновь набрала прежнюю силу. А от сердитого ругательства татарского воина пошло ее название «Басарга».
…За Басаргой уже весна,
Черны снега, и небо сине.
Оно, раскинув облака,
