Китеж-град. Осада Ершовки - страница 5

   И вот сейчас стоял Ерофей на стене и смотрел на приближающегося врага. Доспехи его были хоть и не в золоте, как у воеводы, но были начищены до блеска и сверкали на солнце. Словно специально оделся Ерофей в самое лучшее, как бы предчувствуя, что наступает его последний час.

   Долго ли – коротко ли, первопроходцы начали возвращаться к озеру один за другим. Из их рассказов люди поняли, что попали с холодной заснеженной Руси в благодатный и обильный край, где не было никаких людей, кроме них самих. В Китеж-граде было решено организовать вече, чтобы решить, наконец, что теперь делать, и как дальше жить.

   На вече всяк кричал своё, стараясь перекричать других, но в основном люди разделились на две большие группы. Одни говорили, что жить надо по-прежнему тут, посреди озера, так как это поможет лучше оборонять город от врагов. Другие же напротив, говорили, что надо поскорее перебираться на берег, так как если Китеж-град затонул один раз, то вполне может затонуть и ещё, а что до обороны города – так от кого оборонять-то его? Кругом ни души.

   В итоге так никто никого и не перекричал, и каждый остался при своём мнении, и занялся своим делом. Те, кто решил перебираться на берег – разбирали срубы своих домов на брёвна, из брёвен делали плоты, на плоты грузили домашний скарб и скотину, и так постепенно переправляли на берег всё своё имущество.

   Именно они-то и заложили в этом нетронутом краю первый населённый пункт, которому так никогда и не суждено было стать городом – населённый пункт, который в честь спасшего их всех Китеж-града, назвали Китеж. Назвали просто «Китеж», а не «Китеж-град» специально, чтобы различать их, да и на «град» береговой Китеж, прямо скажем – не тянул. С тех пор в народе так и говорили – «Китеж – на земле, Китеж-град – на воде».

   Те же, кто решил остаться «на воде» – жили, как и раньше, рыбачили на озере, да всё посмеивались над теми, кто переезжал на берег – «Вот ужо Батый придёт – тогда наплачетесь, сожжёт он ваш Китеж – одни угли останутся». Но время шло, Китеж строился, а Батый всё не приходил.

   От Западного Форпоста до Бенгаловки было около двух десятков вёрст. От Бенгаловки до Ершовки – ещё около полусотни. Дорога была добротная, вымощенная камнем – такую и в сезон дождей не смоет. Однако шла она через джунгли.

   Лес не то чтобы таил в себе особенную опасность для путника – почти всех опасных животных ещё предки повывели – не было больше в лесах ни львов, ни тигров, ни волков, ни ягуаров. Раньше, говорят, ещё водились ядовитые змеи, но их тоже давно никто не видел – только безобидные ужи остались. Медведи в лесах были, но бурый мишка предпочитал с людьми не встречаться, на дорогу почти не выходил, а заслышав конский топот, обычно прятался в лесу. Рыси тоже на людей не нападали.

   Основную опасность для путешественника, из животного мира Великого Края – представляли гиены и обезьяны. Мерзкие гиены – были самыми ненавистными тварями этого чудесного мира. Частенько, глядя на пойманных охотниками гиен – люди произносили известную русскую поговорку – «В семье не без урода». В сказках, песнях и былинах – гиена олицетворяла всё зло, какое только могло быть в этом мире. Гиена являлась символом злобы, предательства, коварства и жестокости – которые следует из себя изжить. Ну, их и изживали в прямом смысле слова – гиен истребляли нещадно. Несколько раз в год организовывали на них охоту, ездили ватагами по джунглям, травили волкодавами (или «гиенодавами», как со временем некоторые стали называть этих собак). Но гиены только всё дальше забирались в глухую непроходимую лесную чащу, питались там падалью умерших животных, а то и друг другом, плодились в огромных количествах, и не было никакой возможности от них избавиться.