Сыщики обзавелись паспортами прикрытия, за одну ночь нарисованными в сыскной части специальным умельцем, находящимся на содержании у московской полиции. Тулин числился Семёном Михайловичем Ложкиным. Егор Егорович – под своим именем и отчеством, но по фамилии Вошкин. По паспортам следовало, что оба отпущены из Владимирской губернии на заработки. Служебные документы были спрятаны, зашиты в бекешу. Имелись и револьверы, укрытые в складках одежды под левой рукой, кроме того, взяли и по хорошему ножу на всякий случай.
До вагона их специально сопроводили на отдалении переодетые агенты из сыскного отдела, не посвящённые в детали полицейской операции. Сыщик опасался, что его и Кротова благодаря залихватскому босяцкому виду может задержать полиция для выяснения личности, что могло помешать задуманному. Но этого не произошло, и они уверенно прошли в полный обывателей душный вагон, пугающий своей грязью, запахами и всевозможными звуками. Егор Егорович своим злобным видом и запахом водочного перегара успешно распугивал публику, которая сразу же при его появлении молчаливо давала возможность прохода через плотно стоящих, суетящихся над размещением личного скарба и уже спокойно сидящих обывателей, как только Кротов появлялся возле них. Пассажиры активно галдели, грызли семечки, поедали скудную пищу. Пахло чесноком, квашеной капустой, прогорклым маслом и человеческим потом давно не мытых тел. Многие курили дешёвый табак, стряхивая пепел перед собой, не обращая внимания на стоящие общественные пепельницы, предназначенные для предотвращения возможного пожара. Публика в вагоне была очень простая. По виду можно было определить, что ехали сплошь крестьяне и рабочие, но имелись один священник в старой рясе и человек интеллигентного вида, возможно, учитель, который испуганно сидел на скамье, держа в руках саквояж.
Следуя через вагон, Евграф невольно обратил внимание ещё на одного пассажира. По ходу их движения с Кротовым уже расположился на сиденье хорошо одетый и уверенный в себе человек среднего возраста, по виду приказчик или зажиточный горожанин. Он обладал крепкой фигурой, большой бородой и здоровыми кулачищами, а на левой щеке был большой шрам, полученный, видимо, от ножа.
Сыщик и надзиратель, не церемонясь, прошли в самый край вагона, изучая всех присутствующих. Присели с вызывающим видом, развалившись на жёстких сиденьях, лицом к другим пассажирам. Соседи сильно потеснились, недовольно освобождая им большую часть скамьи, молча и с опаской осматривая попутчиков. Дорога была длинной, поэтому Тулин решил поспать, пользуясь случаем, такого же мнения был и напарник. Найдя удобное положение на деревянных скамейках, они закрыли глаза и погрузились в дрёму. Неизвестно, сколько они спали, но проснулись от истошного бабьего крика.
– Ой, посмотрите, что творится? В белый день грабят! Караул, убивают, помогите Христа ради!
Евграф открыл глаза и внимательно осмотрелся. Кричала толстая и неопрятная баба, сидящая с грязными баулами через пять мест от них. Его взору представилась такая картина.
Трое скудно одетых обывателей неясного сословия, видимо, вошедшие в вагон на какой-то промежуточной станции, пытались отнять саквояж у интеллигента. Один из них уже держал в руках чей-то чемодан, другой – хороший тулуп. Скорее всего, они уже обобрали некоторых пассажиров. Интеллигент сопротивлялся, держа саквояж двумя руками, и испуганными глазами смотрел на обидчиков. Лица залётных ничего хорошего ему не обещали. Кротов, проснувшийся одновременно с Евграфом, вопросительно посмотрел на сыщика.
