И Макс крючком указательного пальца, эдак манерно, по-дамски, заправил височную прядь за ухо, как секретарша вставляет паузой претензию на повышение оклада.
И вдруг, как триллерный садист, ловелас рассмеялся в зеркало, в воображаемые вечно тусклые рожи. Одним коротким выдохом каратиста Макс примял вправо раскаты эха и подытожил:
– Я никогда не стоял на коленях, тем более ради любви. Хотя бы уже потому, что стоять на коленях не мужское занятие. Мужское занятие – ставить на колени ради любви.
Поскольку манифест Макса закруглился, слушатель отошёл в комнату, чтобы охладиться на сквозняке, жарко.
Горничная принесла на подносе графин с холодным апельсиновым соком, звякнули два кубика льда, налила в длинный стакан и протянула Ему:
– Соломинку?
Но Он уже выпил почти до дна, только кубики и остались:
– Поздно. Благодарю. Налейте ещё.
Макс в халате вышел из ванны:
– Если размечтался о чём-то, значит, это не сбудется, отпусти любимую к чёрту, – и уже горничной: – Кофе на балкон. Мы там проветримся.
По пути на балкон Макс тормознул, заметив лежащую ещё с прошлого вечера на столике книгу:
– Твой хвалёный писателишка – абсолютный долдон. Пишет как сын мелкого клерка, мечтающий о карьере: подлежащее – сказуемое – дополнение – точка. Ни одной лишней запятой, ни одного хитрого прилагательного. Здравствуй, дедушка. Утром я ел кашу. Вечером буду есть кашу. Даже слово «опять» отсутствует. Боится, что снизят отметку.
Макс потянулся к летучему, как висячие сады Семирамиды, письменному столу. Выдвинул ящичек, взял телеграфный бланк.
– А ты мне что прислал? «Тут все тащатся от какого-то Джамбалдина. Элетроэкзотика. Все уши прожужжали. Иду сегодня. Надеюсь, удержусь от мордобоя. Подозрительное прозвище. Выставка только завтра. Гостиница дедушки с яппи. Швейцары в ливреях. Пришли денег. Телефонная связь кусачками на кусочки. Жди телеграмм». Всё ясно и чётко. Написано в угаре между диско и вернисажем, язык на плечо, новые друзья и подружки, не просыхая, всегда бегом.
Положил телеграмму, задвинул ящичек:
– А я тебе говорил, давай пришлю деньги сразу в филиал. Не надо, мне хватит. Распихал бы по карманам, рванул.
А я тут в ночь на воскресенье бегай по банкам, у меня друг на чужбине от голода умирает. Пошли.
Но Ему хотелось остаться в спальне, и, бросив сложенный вдвое пиджак на правую половину кровати, застеленной плюшевым покрывалом, Он растянулся на левой стороне в ожидании, когда Макс соберётся. Ноги скрестил в лодыжках, каблуки повисли у края, словно спадали с пяток. Ладони заложил под голову вместо подушки. Перед глазами модная люстра с визуально смещённым центром, словно окривела спираль, но блестит.
Кошка, мохнатая полосатость, мягкими лапами запрыгнула рядом, обнюхала Его брюки, рубашку, опознала и плюхнулась на бочок. Солнечный переливается струйками мех, словно окушок просвечен на голышах утренней речки.
Хищница о чём-то поразмышляла, прислушалась, облизнулась и затеялась умываться. Шёлковая ушастая рукавичка, волосатые ракушки-локаторы. Дремотно, расслабленно, Он погладил прилизанную макушку, полосатая приняла Его учтивость, как должное.
…И тогда, тогда в свои мелкие пять лет после обеда, когда уложили спать, шепоток нянечки кому-то за дверь, и Он, как крыса на дудочку Нильса, только не прекращайте на полуслове, шепчите, шептайте, не шелохните, не спугните сочетания шипящих с глухими, проглатываемыми согласными.
