Мне постоянно хотелось говорить гадости и делать пакости. Где бы я ни находилась, куда бы ни шла, я придирчиво изучала окружающих и неизменно находила изъян в их внешности или вещах. Рассматривала, возводила в абсолют и сообщала об этом при первом же удобном случае. Я стала циничной хамкой, но умудрялась дерзить так ловко, что далеко не все понимали истину моих слов.
Одно лишь оставалось неизменным – я преклонялась перед опытом и мудростью Анны Валентиновны. Один взгляд, пара слов – и я тут же ощущала себя несмышлёным котёнком рядом с матёрой хищницей. Это рождало искреннее уважение, граничащее с поклонением.
Остальные же людишки вызывали лишь брезгливость.
Мелочные, суетливые, глупые, подверженные всем возможным порокам, они не следили за своим телом, лицом, одеждой, словами и поступками. Почему-то именно сейчас это виделось мной особенно отчётливо. Это раздражало. Иногда меньше, а иногда так сильно, что хотелось убить прямо на месте. Свернуть шею, вырвать сердце, впиться зубами в плоть и разорвать на мелкие клочки.
В такие моменты я предпочитала задерживать дыхание, закрывать глаза и вспоминать море. Любое. Западное, восточное, южное – любое. Это позволяло перетерпеть приступ кровожадности и продолжать оставаться собой.
Так прошли почти четыре недели.
Приближались выходные и полнолуние, которое я ждала уже с откровенным нетерпением. Боялась ли? Нет. Что бы ни случилось, это останется лишь на моей совести. Ну или не совести, а того, что её заменило. В любом случае я сама за себя в ответе.
Больше никто.
Иногда я замечала на себе пытливые взгляды Анны Валентиновны, но после первого понедельника, когда Ягужинска удивилась моему приходу, ведьма больше ни разу не заговаривала о произошедшем. Ни взглядом, ни словом, ни поведением она не давала понять, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Словно секретарша-утопленница для неё в порядке вещей. Лишь несколько раз, перед визитом явно непростых клиентов, Анна Валентиновна отпускала меня пораньше, ещё до прихода посетителей. То ли не хотела, чтобы я их видела, то ли наоборот: они меня. Это вызывало некоторой интерес, но не настолько, чтобы я задерживалась против воли начальницы. Ничего-ничего, вот переживу это полнолуние, и тогда точно возьмусь за ведьму всерьёз! И пусть только попробует отделаться ничего не значащими фразами!
Сейчас же меня куда больше волновала окончательно установившаяся жара и уже с утра мокрая блузка. Даже пульверизатор не спасал. Моя б воля, я бы разделась донага, но сомневаюсь, что Ягужинска одобрит подобное поведение на рабочем месте.
А до конца рабочего дня ещё три часа…
Два с половиной часа…
Два…
Предварительной записи по клиентам на этот вечер не было, все рабочие вопросы разрешились с самого утра, из неотложных дел лишь пара документов, требующих внимания, так что когда дверь приёмной распахнулась, я взглянула на вошедшего далеко не сразу. А в связи с ухудшающимся настроением, совершенно неласково.
И каким же было моё удивление, когда в посетителе я узнала Геральта.
Охать и обличительно тыкать не стала, хотя мы не виделись с того самого вечера, когда я вручила ему свой несостоявшийся ужин. Лишь с подозрением прищурилась, неприязненно наблюдая, как мужчина подходит ближе и останавливается напротив моего стола. Всё такой же небрежно небритый и одетый, кажется, даже в ту же самую одежду. По крайней мере джинсы того же цвета, как и футболка, как и ремень с пряжкой-горгульей. И не жарко ему?
