— Что с ней случилось? — перебила я, потому что меня очень мало заботило, что среди княжон и графинек затесалась — кошмар какой! — вчерашняя крепостная. Побольше бы в ваши холеные рядочки бывших крепостных, посбивать дворянскую спесь, показать ум и хватку. Люди, которые еще недавно были чьей-то бесправной вещью, теперь ворочали капиталами — снимаю шляпу! — Не с Синебрюховой, с Натальей Филипповной. Как она умерла?
Я изобразила неподдельный ужас. Моя собеседница мялась, и я артистично прибавила:
— Надеюсь, в ее комнате не произошло ничего… страшного?
— О нет, моя дорогая, она просто умерла в своей кровати!
Мило, теперь я буду в этой кровати спать. Но это такая, боже мой, мелочь.
— Но без крови, без крови… — успокоила меня дама. — Ну идем же!
Наталья Калинина умерла два дня назад, и это настораживало не на шутку. Когда глупышку Софью приволокли в каземат, догадывались, что она согласится на место классной дамы, и точно знали, что это место вакантно. Так-так, и какова вероятность, что смерть Калининой — чистая случайность?
В заговоре таких масштабов пешки не выживают. Игроки лишь делают вид, что охота идет на ферзя, на самом же деле они могут вести заковыристые многоходовочки. Но я не шахматист, хотя сравнение вышло хорошим… Письмо, мне нужно увидеть письмо, которое Ветлицкий разыграл как козырную карту. Как угодно, любыми средствами, мне нужно увидеть это письмо.
— Mes dames! — провозгласила моя спутница, открывая дверь шире, и все присутствующие обернулись к ней. Дамы, дамы разных лет, но все, пожалуй, постарше той, которая меня сопровождала. — Мы все помним Софью Ильиничну как одну из лучших наших воспитанниц, так поприветствуем же ее как одну из наших классных дам!
Курятник… О господи, ну а как его мне еще назвать? Пока курятник, завтра может обернуться стервятником. Меня заклевали в прямом смысле слова, только что не отщипнули не прикрытую платьем плоть, да и от платья не оторвали клочочек. Я улыбалась, кивала, притворялась изо всех сил, что помню, узнаю и рада видеть, но от обилия незнакомых лиц кругом шла голова. Я не запоминала ни одного имени и отвечала что-то совсем невпопад. Я протолкалась к столу, положила на него картонку, и дамы примолкли, наверное, прикидывая, как у меня хватило смелости. Потом кто-то робко заметил, как жаль покойную Наталью Филипповну, кто-то добавил, что она была на редкость достойной женщиной.
— А ты все так же чудна, дорогая Сенцова, все так же! — я увидела единственную молодую особу, бесцеремонно пролезшую под чьей-то рукой, полненькую, неприметную, с тугим пучком жидких волос на голове. — Ох, как ты была хороша на выпускном балу, пусть и стояла за нашими спинами! Никакие невзгоды тебя не испортят, куда там!
Я стара для того, чтобы принимать лесть за правду, а издевку за комплимент. Девица улыбалась, а в глазах горела такая дикая ненависть, что дали бы ей сейчас пистолет, и не топтать мне больше грешную землю. Что эта дрянь имеет в виду?
Слева от меня стоял книжный шкаф со стеклянными створками. И суетились дамы, закрывая обзор. А я думала — я ведь не знаю, как выгляжу, не удосужилась посмотреть, да и не казалось мне это важным. С лица воду не пить, когда умом Владыка обидел, имя запятнали дорогие родители, а последние деньги спустила на тряпки Софья сама.
Полная дама забрала из шкафа толстый журнал, тут же отошла и вторая женщина, и я оборвала свой ответ кому-то на полуслове, не веря тому, что увидела в идеально чистом стекле.
